Я уже не пытался понять ее метафизику. Возможно, я застрял в лифте с сумасшедшей. Возможно, сумасшедший – я сам. Не важно. Нужно просто цепляться за что-то похожее на реальность.
– Послушай, – сказал я, – этот человек, которого я убил или оставил умирать, – он там, в комнате? Ты видела его? Или ее?
Она взглянула на меня, кивнула и осторожно ответила:
– Человек, которого ты убил или обрек на смерть, все еще в комнате.
У меня кольнуло внутри.
– Может, вернусь? Попробую воссоединиться с собой…
– Слишком поздно, – повторила она.
– Но я хочу этого, – настаивал я. – Меня тянет что-то, будто цепь, приколотая к груди.
Она нехорошо улыбнулась:
– Разумеется, тянет. Это вампир в тебе. То же самое и меня привлекло в твою комнату и привлечет любого Паука или Змею. Запах крови убитого тобой или брошенного умирать человека.
Я отшатнулся от нее:
– Почему ты все время повторяешь «или»? Я не посмотрел, но ты-то должна была увидеть. Ты должна знать. Кого я убил? И что зомби-я делает там, в этой комнате, с убитым?
– У нас сейчас на это нет времени, – сказала она, распахивая сумку. – Позже сможешь вернуться и все узнать, если пройдешь испытание.
Она извлекла из сумки бледно-серый блестящий предмет, который был похож одновременно на нож, пистолет, тонкий скипетр и изящное клеймо, особенно когда из его торца выскочила восьмиконечная звезда из серебряной проволоки.
– Испытание? – заколебался я, уставившись на странную штуковину.
– Да, чтобы определить, сможешь ли ты жить в четвертом измерении или погибнешь в нем.
Звезда начала вращаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вдруг застыла, но нечто – то ли какая-то ее часть, то ли созданное ею поле – продолжало вращаться, как цветовое колесо Гельмгольца, – неуловимая, сверкающая радужная спираль. Будто стало видно, как мозг кругами считывает действительность, и это испугало меня, ведь что-то ты видишь, когда начинается белая горячка.
– Закрой глаза, – велела женщина.
Я хотел убежать, хотел броситься на нее, но не посмел. Возможно, сделай я это – и что-то оборвалось бы в моем мозгу. Она придвинула спираль, и та замелькала у самых моих бровей. Я закрыл глаза.
Что-то холодное, как эфир, обожгло лоб, и я сразу почувствовал, что лечу вперед, поднимаясь и опускаясь, как на некрутых русских горках. В ушах стоял низкий пульсирующий рев.
Я открыл глаза. Иллюзия исчезла. Я неподвижно стоял в лифте и не слышал ничего, кроме шума возни, сменившего вой сирен. Моя спутница ободряюще улыбалась.
Я снова закрыл глаза и снова помчался сквозь темноту в вагончике по горкам, от которых не захватывало дух, и шум снаружи превратился чуть ли не в музыкальный рев; он то усиливался, то ослабевал. Впереди возникли туманные огни. Я скользил над улицей, мощенной булыжником, где кавалеры в плащах и широкополых шляпах, со шпагами на поясе, провожали меня понимающим взглядом, а женщины в вызывающе безвкусных платьях, метущие подолом уличную грязь, смотрели и зазывно, и презрительно.
Их поглотила мгла. Чугунные ворота с лязгом захлопнулись за мной. Появились более четкие, голубоватые пятна света. Я пролетал над полем, уставленным высокими серебристыми кораблями. Рослые, стройные мужчины и женщины в голубых и серебристых одеяниях отрывались от работы или игры и наблюдали за мной – спокойно, но не без грусти. Наконец они остались позади, и лязгнули другие ворота. На короткий миг пульсирующий шум в ушах облекся в слова: «Вот дорога странствий. Она широка…»
Я снова открыл глаза – тот же лифт, те же приглушенные звуки суеты; передо мной моя улыбающаяся спутница. Это было так странно – видение можно включать и выключать простым движением век. Тут мне пришло в голову, что альфа-ритм мозга, который, возможно, является ритмом считывания в бездействии, исчезает, если открыть глаза, и еще я подумал: может, горки и есть альфа-ритм?
Закрыв глаза в следующий раз, я еще глубже погрузился в видения. Передо мной промелькнуло множество сцен: улица сверкающих мечей; центральный проход темного, как пещера, фабричного цеха с ветхими станками неизвестного назначения; китайский павильон; ночной клуб в Гарлеме; площадь, окаймленная ярко размалеванными статуями и заполненная шумными мужчинами в белых тогах; ухабистая дорога, а по ней толпа грязных оборванцев в ужасе бежит от храма с портиком, которые угадываются в широких лучах, поднимающихся в тумане из-за низкого холма.
И непрекращающаяся пульсирующая полумузыка. Временами я слышал песню «Дорога странствий», повторяемую с двумя разными концовками – то «Она ведет к обратной стороне Вселенной», то «Она ведет к безумию или самоубийству».
Казалось, я сам мог бы выбирать концовку – стоило только захотеть.
И тут меня осенило: я способен отправиться куда угодно и увидеть что угодно, просто пожелав этого. Я менял направление и высоту во всех измерениях свободы, странствовал по темному таинственному пути, что ведет во все закутки подсознания, в любые точки пространства и времени, – пути искателя приключений, для которого не существует границ.
Я нехотя открыл глаза, чтобы увидеть застывший лифт.
– Это и есть испытание? – спросил я.
Женщина кивнула, задумчиво глядя на меня и больше не улыбаясь. Я поспешил нырнуть обратно во мглу.
Купаясь в восторге новообретенного знания о собственных возможностях, я мчался сквозь вселенную ощущений, метался, подобно птице или пчеле, от одной сцены к другой: битва, банкет, строительство пирамиды, корабль с порванными парусами, твари всевозможных видов, камера пыток, камера смертника, танец, оргия, лепрозорий, запуск спутника, остановка на погасшей звезде между галактиками, только что созданный андроид, встающий из серебристого чана, сожжение ведьмы, роды в пещере, распятие…
Внезапно меня обуял страх. Я залетел в невероятную даль, столько всего увидел, такое множество ворот захлопнулось за мной, и ничто не предвещало окончания моего свободного парения или хотя бы замедления его. Я мог контролировать направление полета, но прекратить его был не в состоянии – я должен был лететь дальше. И дальше. И дальше.
Мой мозг был измучен. Когда мозг измучен, хочется закрыть глаза и заснуть. Но что, если, закрыв глаза, ты снова возобновляешь полет, пускаешься в странствие?..
Я открыл глаза.
– А как же мне спать? – спросил я и заметил, что охрип.
Она не ответила. И нельзя было ничего понять по выражению ее лица. Мне вдруг стало очень страшно. Вдобавок я был сильно изнурен душой и телом. Я закрыл глаза…
Я стоял на узком карнизе, который похрустывал, когда я чуть переступал, чтобы размять ноги. Руки и затылок были прижаты к шершавой стене. Пот жег глаза и стекал за воротник. Я пытался разобрать голоса в доносившемся гомоне. Голоса раздавались далеко внизу…
