В ответ он опять напыжился. Что выглядело глупо, поскольку ему недоставало сил держать фасон.
— Я ведь уже рассказал, как все было. И вы, черт побери, должны мне верить. Вы же мой адвокат.
Я подавил вздох:
— Ну да. Это я и без тебя знаю. И пришел сюда исключительно как твой адвокат. Я в самом деле стараюсь сделать свою работу хорошо. Но мне будет легче, если ты поможешь сделать ее еще лучше.
Парень опустил глаза и сосредоточенно поскреб плечо. Стал таким же, как раньше. Испуганным и слабым. Вот этим и надо воспользоваться, ежу ясно.
— Ну, начнем. Я прочитал свидетельские показания твоих дружков. Тех, что якобы ничего не запомнили. Глупости они болтают. Ни один из них не был настолько пьян, чтобы в памяти возникли провалы. Твои родители тоже удивлены. Не понимают, почему твои закадычные кореша не желают тебе помочь и не рассказывают, как все было. Ты же не бил того парня.
Я видел, что он слушает, но на меня по-прежнему не глядит.
— У меня такое впечатление, что они боятся, — спокойно сказал я. — В точности как ты.
Он перестал судорожно скрести плечо, но все еще молчал.
— Ты загремишь в тюрьму, — сказал я. — Тебе понятно, что это значит? Понятно, что происходит с человеком, сидящим под замком? Когда нельзя ни выйти наружу, ни делать, что хочется?
Он посмотрел на меня, в глазах стояли слезы.
Я покачал головой.
— Зачем тебе такое? Ты ведь можешь этого избежать.
Вот теперь он наконец-то заговорил:
— Не могу я.
— Чего не можешь?
Парнишка молча плакал, повесив голову.
— Не могу рассказать, что произошло.
— Почему?
— Потому что будет еще хуже.
— Извини, как-как? Хуже? Хуже, чем загреметь в тюрьму? Хуже, чем вылететь из учеников?
Клиент кивнул, слезы ручьем катились по худым щекам.
— Рассказывай, — сказал я. — Рассказывай, что может быть хуже того, о чем говорил я.
Я терпеливо ждал, когда парень по другую сторону стола заговорит.
— Майя, — наконец прошептал он.
— Кто?
— Майя. Моя сестра. Ей пятнадцать, и у нее синдром Дауна.
Я пытался понять. Может, он хочет сказать, что побои тому парню нанесла его умственно отсталая сестра?
— Значит, Майя. Она была с вами в кабаке?
Он покачал головой:
— Да нет, не в этом дело. — Полные ужаса глаза смотрели на меня. — Он ее продаст.
Я почувствовал, что цепенею.
— Кто ее продаст?
— Расмус. Если я не возьму вину на себя, он продаст Майю своим корешам. Теперь понимаете? Понимаете, почему мне пришлось сказать, что бил я?
Я понял. Единственный из свидетелей, этот Расмус якобы прекрасно помнил тот вечер, когда произошло избиение.
Сердце у меня в груди екнуло.
Я понял куда больше, чем он мог себе представить. Клиент смотрел на меня, а я погрузился в размышления.
— Вы не должны никому об этом говорить, — сказал он, словно стараясь привлечь мое внимание. — Не должны, если не можете спасти и Майю тоже.
Я на секунду зажмурился, принуждая себя вернуться к реальности.
— Это мы решим, — сказал я, надеясь, что не слишком рассеянно.
Увы.
— Я же знал, нельзя ничего говорить. — Тыльной стороной руки мой клиент с силой потер лоб. — Черт, ну какой же я дурак!
Его злость и тревога заставили меня собраться.
— А ну кончай, — прицыкнул я. — Клянусь, я помогу тебе найти самое лучшее решение во всех смыслах. Поверь, когда твой кореш угодит в СИЗО, навредить твоей сестре он не сможет.
Клиент отчаянно тряхнул головой:
— Так ведь он рано или поздно выйдет из тюрьмы. Вдвое злее, чем сейчас. И примется и за меня, и за Майю. Вдобавок у него есть друзья. Уйма друзей, которые будут действовать по его указке, пока он кукует за решеткой.
Я вздохнул:
— Да брось ты. Поверь, в конечном счете очень мало кто из мафиозных типов ведет себя таким манером. Неужели ты на полном серьезе думаешь, что у него «уйма друзей», которым ничего не стоит похитить пятнадцатилетнюю девчонку, к тому же умственно ущербную, и продать ее наркоторговцам? Забудь об этом.
Я видел, что продвигаюсь вперед. Клиент успокоился, хотя выглядел по-прежнему испуганным.
— Мы вот как поступим. Я информирую полицию, а они примут меры. Как считаешь, твои дружки, у которых на допросе начисто отшибло память, вспомнят твою версию, если мы их попросим? Или твой так называемый друган Расмус и их крепко держит в лапах?
— Не знаю, — сказал клиент.
Я так не думал. В таком случае они бы тоже лжесвидетельствовали, как и сам преступник.
— Вы не забудете про Майю? Главное — уберечь ее. Понятно, да?
— Вполне, — кивнул я.
Что ж, можно уходить. Все хорошо, что хорошо кончается. Быть не может, чтобы полиция не сумела защитить его сестренку. Это их работа и их обязанность. Хотя вообще-то я не был с ним согласен. Главное здесь — вовсе не его сестра Майя. А молодой парень, которого черт знает из-за чего избили и который из-за травмы стал эпилептиком.
Когда я встал, мой клиент, повесив голову, так и сидел на своем стуле. Чем-то он напоминал Бобби. Такая же тощая фигура, такой же загнанный вид.
И все же они разительно отличались друг от друга. У этого парня были все предпосылки для нормальной жизни. А у Бобби, честно говоря, вряд ли.
Я похлопал его по плечу.
— В ближайшее время все разрешится, — сказал я. — Постарайся поесть и поспать, скоро увидимся.
Он молча проводил меня взглядом, когда я уходил. Я чувствовал что-то вроде облегчения. С этим делом покончено, и я могу полностью посвятить себя Саре Техас.
Штука в том, что клиент помог мне понять кое-что, очень занимавшее меня всю последнюю неделю. Почему некоторые люди в определенных ситуациях берут на себя преступления, которых не совершали.
Они поступают так, чтобы помочь кому-то другому, или потому, что находятся под угрозой.
А иногда по обеим причинам.
Тому, кто намерен защитить Сару Техас, незачем искать другого убийцу. Как я говорил с самого начала, вполне достаточно найти здравое объяснение, почему она созналась в убийствах, которых не совершала. Например, ей угрожали. Или она защищала кого-то еще, потому что не хотела, чтобы он понес наказание.
Если верно последнее, если именно это объясняло ее поступки, то мне, честно говоря, надо бы задуматься. В моей жизни никогда не было человека, которого я бы любил настолько, что помог бы ему избежать наказания за убийства. А уж тем более не взял бы на себя ответственность за преступления.
