Дженни вернулась.
— Вы говорили, она вам звонила.
— После первого допроса она связалась со мной, просила помочь. Сказала, что ей нужен и билет на поезд, и старый дневник, который она оставила в Хьюстоне, потому что там было всякое занудство и она решила не брать его с собой в Швецию. Отдала мне в аэропорту, перед отлетом домой. Если честно, она просила сжечь его, а я сунула дома в ящик и забыла. Наверно, подумала, что когда-нибудь она пожалеет и захочет получить его обратно, так оно и вышло.
— Она что же, знала? Что вы его сохранили?
— Догадывалась. Господи, я так удивилась, когда она позвонила. Ведь столько лет прошло. Она была в истерике и отчаянии. Через пару недель я сама позвонила ей, потому что конверт с билетом и дневником вернулся обратно. Когда отсылала, я от волнения мало марок наклеила. И уже не стала отсылать все это почтой, решила переправить с оказией. А Сара вдруг отказалась и от билета, и от дневника. Сказала, что все кончено, что я могу их выбросить. Я, конечно, выбрасывать не стала. А позднее, прочитав в газетах в Сети, что она созналась в куче убийств, подумала, уж не сошла ли она с ума. Ведь я знала, что в Галвестоне она никого не убивала. Тогда я обратилась в полицию, но они меня отшили. Кончилось тем, что я переправила эти вещи Сариному брату Бобби, мы с ним никогда не встречались, но он как будто бы очень активно занимался Сариными проблемами. Только и это явно ничуть не помогло. — Да, не помогло, — кивнул я.
Мысли мои мчались со скоростью света. Мне нужно было столько всего обсудить с Дженни. Бывшего бойфренда Сары и ее папашу. И слухи, что она занималась проституцией.
— Сарин бывший и ее папаша, кажется, и в Штатах доставили ей массу неприятностей, — сказал я, чтобы с чего-то начать.
Дженни наморщила лоб.
— Я знаю, что ее бывший появлялся в Хьюстоне, она говорила. Тут у нас обеих, кстати, сходный опыт. Мой бывший тоже приперся в Штаты следом за мной.
— Э… — начал было я.
Но Дженни отмахнулась.
— Вы забываете, что США — одна из крупнейших в мире туристических стран. Туда приезжает множество молодежи. Не знаю, как было с Сарой, но теперь, оглядываясь на тот первый год в Техасе, я думаю, что, пожалуй, преувеличивала проблемы с моим бывшим. Но тогда — в разгар тогдашних событий — все это представлялось утомительным и неприятным. Так вот. Кто знает, что он себе думал, что им двигало? Он никогда мне не угрожал, просто хотел повидаться. А для меня и это было чересчур.
Я невольно констатировал, что именно сейчас меня интересовали отнюдь не бывшие парни Дженни, а Сара Телль и ее бурное прошлое. И я поспешно перебил. Сделал глупость, хотя тогда об этом не подозревал. — Что вы думаете о Сарином папаше?
Она недоуменно посмотрела на меня:
— Ничего не думаю. А что?
— Я читал дневник. Он тоже был в Хьюстоне и доставил ей массу неприятностей.
Дженни медленно покачала головой:
— Не-ет, думаю, вы что-то не так поняли. Сарин папаша в Штаты не приезжал.
Настал мой черед недоумевать:
— Но ведь она несколько раз упоминает о нем. Как о Люцифере.
Клянусь, Дженни застыла. И побледнела.
— Люцифер? — Она повертела кофейную чашку. — Незнакомое имя. Вы уверены, что она имела в виду своего папашу?
Нет, в этом я уверен не был. Зато был уверен, что Дженни лжет. Она определенно знала, кто такой Люцифер. Но не хотела говорить.
У меня зазвонил мобильник, я достал его из кармана, хотел было отклонить звонок. Но звонили из детского сада.
Вот черт. Надо ответить.
Запыхавшаяся воспитательница говорила торопливо, взахлеб.
Белла упала.
Ударилась головой.
— Травма довольно серьезная, Мартин. Мы вызвали скорую, ждем с минуты на минуту. Вы можете подъехать в детскую больницу имени Астрид Линдгрен?
Призна́юсь, бывают минуты, когда я смотрю на Беллу как на жиличку, как на человека, который вовсе не останется в моей жизни навеки. Но бывают и другие, куда более продолжительные, когда я отдаю себе отчет, что она моя, что других родителей у нее нет и не будет. Сейчас была именно такая минута. Ничто — ничто — не пугает меня больше, чем мысль, что Белла такая же, как все. Смертная. Если с ней что-то случится, мне конец. Ведь в тот миг, когда я заявил социальной службе, что возьму ее к себе, я заключил нерасторжимый договор со своей покойной сестрой.
Белла — моя ответственность. Каждый день и каждую ночь. Даже когда мы не вместе.
— Буду через десять минут! — Сердце в груди билось, как молот, казалось, вот-вот разорвется.
Я сунул телефон в карман и встал.
— Мне надо бежать, — сказал я Дженни. — Но я позвоню. Вы надолго в городе?
— В воскресенье возвращаюсь в Хьюстон. Нам необходимо еще кое-что обсудить. Сара не совершала этих убийств. И не убивала ни себя, ни сына. Во всяком случае добровольно. Я совершенно уверена.
— Поговорим позднее, — сказал я. — Мне пора.
— Еще одно: вы уверены, что именно Бобби приходил к вам в контору и просил помочь Саре?
— Да.
— Странно, — сказала Дженни. — Очень странно. Но об этом мы поговорим в следующий раз.
Мы обменялись телефонными номерами.
— Я непременно позвоню до воскресенья, — сказал я. Отвернулся и зашагал прочь. Дженни осталась за столиком.
Больше мы не виделись.
20
Если бы над нами постоянно не нависала дамокловым мечом угроза смерти, мы бы не знали, что значит жить. Когда я вошел в палату интенсивной терапии детской больницы, мне казалось, что весь остальной мир перестал существовать. Я не видел ничего, кроме Беллы. Она лежала на кушетке, на спине. Личико пепельно-серое, руки сжаты в кулачки, будто в судороге. Краем глаза я отметил кровавую дорожку, протянувшуюся вверх по стене.
— Нам не сразу удалось ее успокоить, — сказала медсестра, увидев, как я скользнул взглядом по рисунку кровавых пятен на стене. — Но теперь все уже хорошо. — Понятно, — сказал я, хотя ничегошеньки не понимал.
Взгляд у Беллы был такой же пустой, как у моего деда, когда он скончался и ему еще не успели закрыть глаза. Чем, черт побери, они ее накачали?
Я нагнулся к ее личику.
Осторожно положил ладонь ей на макушку. Прошептал:
— Я здесь, с тобой. Все будет хорошо. Скоро станешь как новенькая.
Только теперь она откликнулась и заплакала. К собственному удивлению, я тоже заплакал.
— Все не так страшно, как кажется, — сказал врач, тоже находившийся в палате. — Порез на лбу длинный, но не особенно глубокий. Рука сломана в двух местах — здесь и здесь, — к тому же сотрясение мозга. Но мы со всем этим справимся.
