Люси покосилась на листок, где я записал адрес мамаши Бобби и Сары. Жанетта Роос. По-видимому, Телль — фамилия отца.
— Что думаешь делать? — спросила Люси.
— Съезжу в Бандхаген, навещу мамашу Бобби и Сары. Выясню, не знает ли она, куда подевался ее сынок. Разузнаю, в каких отношениях Сара была со своим экс-бойфрендом и с папашей. И спрошу про сестру.
Люси недоверчиво смотрела на меня.
— С ее папашей? Считаешь, все эти убийства его рук дело?
— Ничего я не считаю. Но с чего-то ведь надо начать. Иначе я вообще не сдвинусь с мертвой точки.
Белла рисовала цветы на белом листе бумаги. Пластырь у нее на лбу казался непомерно большим. Я осторожно погладил ее по волосам.
— Побудешь немного с Люси? — спросил я. — Мне надо съездить повидаться с одной старушкой.
— Ты вернешься? — забеспокоилась Белла.
Когда я ответил, в горле у меня стоял комок:
— Я никогда тебя не оставлю. Никогда.
23
Дом был пятиэтажный, километров двести в длину. По крайней мере, такое он оставлял впечатление. Плевать, что сегодня воскресенье. Меня загнали в угол, и думал я только об одном: как бы поскорее взять опасную ситуацию под контроль. Стоял у запертого подъезда и звонил по домофону. Дорога в Бандхаген оказалась неожиданно долгой. Сперва целую вечность добывал в прокате приличный автомобиль. Потом замучился настраивать навигатор. Ладно, если Жанетты Роос нет дома, посижу поблизости, подожду. Слишком много сил я потратил на эту затею, чтобы уехать ни с чем.
Но ждать не пришлось. Жанетта Роос ответила меньше чем через минуту. Судя по голосу, она много лет курила и прикладывалась к бутылке. Точно так же звучал бы и голос Марианны, не наведи она порядок в своей жизни.
— Что вам нужно? — послышалось из динамика.
— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал я, представившись. — О вашей дочери Саре. И о сыне, о Бобби. — Значит, вы журналист? Sorry, с журналистами не разговариваю.
На миг я испугался, что она повесила трубку, но ее выдало тяжелое дыхание.
— Я адвокат, как только что вам сказал. Нам необходимо поговорить.
— С какой стати? Сара умерла, нет ее в живых. Если вам было не все равно, могли бы и раньше прийти.
Заморосил дождь. Мелкие противные капли падали на шею. Напоминая о том, что душ я так и не принял. — К сожалению, я не имел чести защищать вашу дочь, — сказал я, изо всех сил стараясь не перейти на крик. — Но пару недель назад ко мне в контору явился Бобби, попросил глянуть на ее дело. С тех пор произошли кой-какие события, заставившие меня задуматься, по своей ли воле Сара призналась в убийствах. Я не отниму у вас много времени. Но мне очень хотелось бы получить ответ на несколько важных вопросов.
Из домофона не доносилось ни звука.
— Алло? — в конце концов окликнул я.
— Вы сказали, к вам приходил Бобби? — спросила Жанетта Роос. — Бобби, Сарин брат?
— Да.
Она опять замолчала.
Потом замок щелкнул.
— Ладно, заходите, — сказала Жанетта Роос.
Если Эйвор, помощница Тура Густавссона, жила в этаком кукольном доме, то Жанетта обитала в старом наркопритоне. Кто-то сделал храбрую попытку декорировать его полудохлыми геранями и выгоревшими на солнце вышивками в кривых рамках.
Мой университетский наставник, старый профессор, упорно не уходивший на пенсию, давным-давно порекомендовал мне врать только в самых крайних случаях. Люди видят, что ты врешь, и обижаются. Поэтому я не стал говорить «как у вас тут красиво», а молча прошагал за Жанеттой прямиком на кухню, где она собиралась со мной побеседовать. Трясущимися руками она закурила сигарету и стала возле кухонной вытяжки. Меня так и подмывало сказать, что если она не намерена включать вытяжку, то может стоять на кухне где угодно. Но я предпочел оставить сарказмы при себе. — Расскажите про Бобби, — сказала она.
В кратких словах я сообщил о наших встречах. О билете, который он мне передал, и о том, что мы решили. — Он слышал меня по радио, — сказал я. — Знал, что меня интересовало дело Сары. Поначалу я колебался, но теперь вник в материал и понимаю, что вы, ее родные, очень и очень разочарованы. Печально видеть, насколько плохо полиция выполнила свою работу.
Я сделал паузу, подождал, пока она потушит сигарету в мойке. Не мог отделаться от впечатления, что она не то выпивши, не то под кайфом. Впрочем, трясучка и странные движения могли быть и симптомом нервозности или какой-то нервной болезни. Но встретившись с ней взглядом, я волей-неволей пришел к другим выводам. Потому что взгляд у нее был ясный и твердый.
На меня она смотрела словно бы с состраданием. — Понятно, откуда берутся такие, как вы, — сказала она, смерив меня взглядом с ног до головы. — И не надо говорить мне, что́ вы думаете об этом районе Стокгольма или о моей квартире. Я и так знаю. Однако вижу, что говорите вы искренне. Похоже, вас всерьез интересует Сара и тот ад, через который она прошла.
Я согласно кивнул:
— Да, именно так.
— Скажите, вы правда думаете, что Сара солгала, когда взяла на себя эти пять убийств?
— Да.
Ее тон меня удивил. Казалось, сама она куда меньше уверена в невиновности дочери.
— Интересно. В таком случае у вас, надо полагать, есть объяснение, почему она лгала?
Мне не нравилось, что я сижу, а Жанетта стоит.
— Подозреваю, что ей угрожали, — ответил я. — И, как мне кажется, угроза касалась и ее сына.
Жанетта и бровью не повела.
— Как вы думаете, что случилось с вашим внуком Мио? По-вашему, полиция права? Сара убила не только себя, но и его тоже?
Трясущиеся руки Жанетты снова схватились за пачку сигарет. Ей удалось достать еще одну.
— Не знаю я, чему верить, — хрипло сказала она. — Не знаю, есть ли у вас дети, но сама я даже мысли такой не допускаю. Не верю, что моя дочь могла убить собственного ребенка.
Она щелкнула зажигалкой, закурила. Дым в кухне стал еще гуще. Когда выйду отсюда, от меня будет разить крематорием.
— Как вы думаете, почему она покончила с собой? — спросил я. — Почему прыгнула с моста Вестербру и даже не попыталась сбежать?
Жанетта устало покачала головой:
— Кто бы знал… Кто бы знал…
Если не ошибаюсь, она смягчилась. Поэтому я продолжил вопросы:
— Насколько я понял, у Сары были проблемы с отцом. — А у кого их не было? — с сухим смешком сказала Жанетта.
Смех перешел в глухой кашель, долгим эхом отозвавшийся в легких.
— Он был настоящий садист, — сказала она, откашлявшись. — Первоклассный домашний тиран.
