Люси отвела от лица несколько прядок волос.
— Потому что Бобби вообще толком не упоминался в газетах. В дознании ты не участвовал, адвокатом Сары не был. Потому и не знал, как выглядит Бобби.
Я призадумался. Люси затронула кое-что очень важное, до сих пор не привлекавшее нашего внимания. — А почему? Почему газеты не писали о Бобби? — сказал я. — Он же так хотел оправдать свою сестру. И ни разу не обратился в газеты. А ведь легко мог продать историю о том, что полиция расследовала дело его сестры спустя рукава.
— Я бы сказала, это лишь одна из странностей, — заметила Люси. — Вторая странность: откуда человек, который к тебе приходил, взял тот билет на поезд.
Об этом я пока вовсе не успел поразмыслить.
— Может, получил его от настоящего Бобби?
— По-твоему, он был просто пешкой? Бобби сам не рискнул навестить тебя и послал другого? Возможно. — Она вздрогнула. — Не мешало бы тебе держать здесь пледы. Тут, на верхотуре, такой ветер, до костей пробирает.
Послушать ее, так я живу в пентхаусе небоскреба. — Садись ко мне на колени, — предложил я, раскрыв объятия.
— Dream on
[13], — отозвалась Люси. — Ни у тебя на коленях, ни на твоей физиономии я сидеть не собираюсь.
Я расхохотался, устало и с отчаянием.
— Жестокая.
— Я честная. Хочешь — проверь.
Я развел руками и покорно сказал:
— Я сам — честность во плоти. Задай вопрос — получишь искренний ответ.
Люси улыбнулась.
— Кто такая Вероника?
Я задал себе тот же вопрос. Чуть не полминуты прошло, пока сообразил, что это девица из «Пресс-клуба». Вот незадача. Она что же, добыла мой домашний номер? Потому что на мобильный она не звонила.
— Она звонила, когда мы с Беллой готовили обед, — сказала Люси как бы в ответ на мой безмолвный вопрос. — Ясно, — сказал я.
— Так кто же это такая?
Я вздохнул. Во сколько игр можно играть одновременно? Во много не получится. Особенно если одна из игр кончается тем, что люди, с которыми встречаешься, начинают умирать.
— Мы переспали, — сказал я. — Один раз. Нет, прости, два. Я не собираюсь встречаться с ней снова.
Люси молчала.
И молчание затягивалось.
— Детка, с тобой все в порядке? — спросил я.
Отвечая, она на меня не смотрела. Взгляд был устремлен в какую-то точку к югу от Стуреплан.
— Да, все в порядке. Как обычно.
25
Было время, когда я думал, что свою семью нужно любить. Но теперь знаю, что все обстоит не так. И предпочитаю усматривать в этом как благословение, так и потенциальную угрозу. Благословение, поскольку я, стало быть, не обязан общаться с мамой сверх необходимого. А угрозу, поскольку и Белла при первой же возможности наверняка оставит меня. Даже учитывая нехватку у меня родительских качеств, факт есть факт: я понятия не имею, что будет, если кто-то или что-то отнимет у меня Беллу.
Через несколько часов я снова поехал к Марион Телль. Она уже вернулась домой, как и говорил сосед. Марион ничем не походила на остальных членов своей семьи. Ослепительно белые зубы, превосходная стрижка под пажа — полная противоположность матери. Жанетта говорила, что дочь не чета ей и Бобби, куда им до нее. Я бы сказал, она просто умнее. Мало что разделяет людей более глубокой пропастью, чем неравно распределенный ум и талант.
Сосед явно успел все ей рассказать. И она отнюдь не обрадовалась, когда открыла мне дверь.
— Я думала, вы поняли, что я не желаю отвечать ни на какие вопросы.
Она была интересная, ухоженная, в манере, типичной для культурных женщин. Холодноватая, худощавая. Почему-то ее вызывающий тон разозлил меня. Наверно, потому, что я страшно устал. Состоявшаяся на крыше короткая, но содержательная дискуссия с Люси дела не улучшила. Меня раздражало, что она узнала про Веронику. И хотя мы в свое время договорились о правилах игры, я не мог отделаться от ощущения, что действуют они с определенными ограничениями. Можно спокойно спать с кем угодно, но другому об этом знать не надо. Ведь, как бы то ни было, мы возлагали друг на друга определенные надежды. Я на Люси, она на меня. И в той ситуации, в какой я находился сейчас, мне без нее никак нельзя.
Я шагнул к Марион:
— Так вот, будьте любезны внимательно выслушать все, что я имею сказать. Ровно две недели назад ко мне в контору пришел парень. Сказал, что его зовут Бобби и что он брат Сары Телль. С собой он принес железнодорожный билет, который якобы доказывал, что у его сестры есть алиби, по крайней мере на время одного из пяти убийств, какие она взяла на себя. В минувшую пятницу явился новый визитер. Подружка Сары, Дженни. Она рассказала историю билета и тем самым подтвердила алиби вашей сестры.
— Как увлекательно, — сказала Марион.
— Помолчите, я еще не закончил. Позавчера ночью Дженни убили. Задавили прямо возле ее гостиницы. На моей машине.
Если до сих пор Марион слушала вполуха, то теперь мгновенно насторожилась.
Смотрела на меня, не говоря ни слова.
— Для того, кто угнал — или, вернее, позаимствовал — мою машину, проблема в том, что я всю ночь провел в больнице. Лучшее алиби еще поискать, верно? Правда, боюсь, в моем случае этого недостаточно. Кому-то так мешают мои розыски по делу вашей сестры, что этот человек старается подставить меня под убийство, которого я не совершал. И рано или поздно он выяснит, что за это преступление меня в СИЗО не посадят и вообще даже обвинения не предъявят.
— Думаете, убийца снова попытается до вас добраться? — тихо сказала Марион.
— Я не знаю, что думать, — ответил я. — Мне ясно только одно: кто-то изо всех сил стремится скрыть, что́ заставило вашу сестру признаться в пяти убийствах, которых она не совершала. И хотя вы чуждаетесь своей семьи, а Сары нет в живых, я думаю, вы обязаны сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость.
Прописные истины. По крайней мере в моем мире. В упрощенном виде риторика действует лучше всего.
Марион пришла в ярость.
— Кто вы такой, чтобы являться сюда и рассуждать о моей семье? — выпалила она, а в ее глазах горела злость и что-то еще, вроде бы печаль. — Мне было шестнадцать, когда я ушла из дома. Иначе бы умерла. Слышите — умерла! Сара и Бобби сделали свой выбор: остались. Трусливые слабаки.
Она умолкла, перевела дух.
Я воспользовался паузой и вставил:
— Мы так и продолжим дискуссию с открытыми дверьми?
Конечно, был риск, что Марион захлопнет дверь прямо у меня перед носом. Но она не захлопнула. — Входите.
