Я вошел, закрыв за собой дверь. Но дальше передней она явно пускать меня не собиралась. Я смотрел на нее: она стояла, скрестив руки на груди. Сосед говорил, что она ездила за город. Но длинные белые брюки и синяя блузка наводили прежде всего на мысль о вернисаже или о каком-нибудь приличном винном баре.
— Считаете, ваши брат и сестра получили по заслугам? — спросил я. — Поскольку не нашли в себе сил вырваться из дома, когда им было столько же лет, сколько вам?
Марион покачала головой.
— Они были как птенцы, оба на коготках ждали, что я вернусь и заберу их с собой. И что было бы? Обоим недоставало дисциплины, чтобы задержаться хоть на какой-то работе. О школе вообще говорить нечего. Я из кожи вон лезла, чтобы получить отличный аттестат, а Сара и Бобби сделали все, чтобы испоганить свое будущее.
— Значит, вы старшая из детей?
— Да.
— Обычно с этим связана особая ответственность.
— Разумеется. Но эта ответственность предполагает только помощь в самопомощи.
А ведь эта Марион во многом копия меня самого. Она тоже решила не повторять своих родителей и поняла, что это возможно, только если выбрать иной образ жизни. И сделала ставку на образование.
Знание — сила. Сила — свобода. А свобода — это всё.
Наши взгляды встретились в безмолвном взаимопонимании. Я видел, она знает, что мы с ней одного поля ягоды.
— Так чем же, по-вашему, я могу вам помочь?
— Бобби и в полиции, и у адвокатов добивался оправдания сестры. А что вы думали по этому поводу?
— В смысле, верила ли я в ее невиновность?
— Да.
— Нет, не верила, — быстро ответила Марион.
Я с удивлением посмотрел на нее:
— Не верили?
— Нет.
Мы оба помолчали.
— По-вашему, Сара вправду убила пятерых людей? — спросил я.
— Я не юрист, — сказала Марион. — И не полицейский. Но я знала Сару. И если вы спросите, верю ли я, что она была достаточно испорчена и безрассудна, чтобы убить человека, то, увы, мне придется ответить утвердительно. Ну а что говорят по поводу вины фактические доказательства, спросите кого-нибудь еще.
Опешив, я подыскивал слова, чтобы сформулировать нужную мысль.
— Насколько я понял, Бобби придерживался диаметрально противоположного мнения по обоим вопросам, какие вы косвенно затронули. Он считал, что Сара не убийца и что доказательная база слишком слаба.
— Она ведь созналась.
Марион пожала плечами.
— Бывает, люди сознаются в преступлениях, которых не совершали, — сказал я.
— Всякое бывает, — сказала Марион. — С Сарой много чего бывало.
— Я не нашел никаких упоминаний о том, чтобы Сару ранее привлекали к ответственности за насильственные преступления.
— Так ее и не привлекали. Обычно Саре удавалось смыться.
— Вы сообщали об этом полиции? — спросил я.
— Что Сара и раньше прибегала к физическому насилию? Нет, не сообщала.
Невольно я усомнился в услышанном. Вплоть до этой минуты я был готов видеть в Саре Телль жертву. Жертву заговора и таких страшных угроз, что она без всякого сопротивления облачилась в одежды Иова. — Не сходятся у меня концы с концами, — сказал я. — Вы говорите, что ушли из родительского дома в шестнадцать лет. Бросили младшего брата и сестру. И все же считаете, что знаете их вполне хорошо.
В передней у Марион было сумрачно. Я бы предпочел видеть ее лицо в ярком свете. Иначе трудно проследить за ее реакцией.
— Семья, она как липучая жевательная резинка, — сказала Марион. — Можно уйти далеко-далеко, но, если она пристала к подметке, нипочем от нее не отделаешься. Конечно, мы иногда виделись. Когда Сара в конце концов заговорила об отъезде из города, я за нее порадовалась. Она пробовала уйти из дому, когда окончила школу, но ничего не вышло. Сняла квартиру, а регулярно платить хозяевам не сумела. За год сменила, по-моему, пять мест работы, и каждый раз ее выгоняли. Как ее могли взять в няньки, у меня вообще в голове не укладывается. Второй такой разгильдяйки на всем свете не сыщешь.
Марион вздохнула. Я едва не последовал ее примеру. На меня навалилась усталость. Словно кувалдой по спине огрели. Скорей бы домой и в постель. Две бессонные ночи для кого угодно чересчур.
— Против кого Сара применяла силу? — спросил я.
Марион отвела взгляд. Примечательно. Предательство в семье всегда причиняет боль. Даже спустя долгое время после того, как были порваны узы, некогда ее скреплявшие.
— Против многих, — сказала Марион. — Во всяком случае до отъезда в США. Она, как говорится, пошла по кривой дорожке. Связалась с шайкой хулиганья, которая развлеченья ради избивала народ в городе. Они и наркотой баловались, насколько я знаю. Понять не могу, почему Сара не загремела за решетку. Остальных-то пересажали, одного за другим. Но Сара с Эдом были словно тефлоновые. Никакая грязь к ним не приставала.
А вот это новость. Мне вспомнились фотографии Сары в газетах. Убийца с хорошеньким личиком, в традиционных очках. Даже немножко похожа на старшую сестру, подумал я, глядя на Марион. Но почему же никто ничего не знал? Как полиция и СМИ проморгали хулиганское прошлое Сары?
— Значит, Сарин бывший, Эд, был из той же шайки хулиганов, — подытожил я.
— Пожалуй, они там и познакомились, — сказала Марион.
— Вы его видели? Эда?
— Один-единственный раз. Он производил впечатление больного на всю голову. Вправду ненормальный. Бил Сару смертным боем. Что, как оказалось, не так уж и плохо. Ведь благодаря его кулакам она отцепилась от семьи и сбежала в Штаты.
С логикой Марион я согласиться не мог. Не видел я ничего позитивного в том, что девчонка, которую избивал собственный парень, сбежала аж в Техас. — Эд был цепкий или только ненормальный?
Не хотел я пользоваться лексиконом Марион, но все же именно так и сделал. Вообще-то лучше не называть людей душевнобольными.
Марион фыркнула:
— Цепким я бы его не назвала. Скорее парень был ленивый и туповатый.
— Из Техаса Сара опять вернулась домой. У нее по-прежнему были с ним проблемы?
— Не знаю. Но в ту пору мы с Сарой виделись очень редко, от случая к случаю. Особенно когда я узнала, что она беременна.
— Вы не одобряли, что она станет матерью?
— Шутите? Я считала, это ужасно. Не знаю, сколько раз стояла с телефоном в руке и хотела позвонить в службу опеки.
Она замолчала, будто решив, что уже сказала слишком много.
— Кто отец Мио? — спросил я.
— Не знаю.
— Эд?
— Сказала же, не знаю.
