Дневник был ее собственный.
Часть V
«Прости меня»
РАСШИФРОВКА ИНТЕРВЬЮ
С МАРТИНОМ БЕННЕРОМ (М. Б.)
ИНТЕРВЬЮЕР: ФРЕДРИК УЛАНДЕР (Ф. У.), независимый журналист
МЕСТО ВСТРЕЧИ: номер 714, «Гранд-отель», Стокгольм
Ф. У.: В начале нашего разговора вы сказали, что я услышу самый что ни на есть шаблонный рассказ. Но мне кажется, стоило бы назвать его самым что ни на есть запутанным. И увлекательным.
М. Б.: Увлекательным? Возможно. Людям сторонним беда всегда кажется на удивление притягательной.
Ф. У.: Я вовсе не хотел быть бестактным или наглым.
М. Б.: Разумеется. Да вы и не сказали ничего такого, что поколебало бы мое к вам доверие.
Ф. У.: Как долго вы оставались в Хьюстоне?
М. Б.: Недолго. Еще день. Потом сели в машину и поехали в Галвестон.
Ф. У.: Вы ведь хотели съездить и в Сан-Антонио?
М. Б.: Нет, обнаружив, что дневник принадлежит самой Дженни, мы раздумали. Стало ясно, что в Сан-Антонио нам делать нечего.
Ф. У.: Вы были вполне уверены, что дневник не Сарин?
М. Б.: Безусловно.
Ф. У.: Что это означало для ваших выводов о виновности? Вы поверили, что Сара действительно совершила взятые на себя убийства?
М. Б.: Мы по-прежнему различали убийства в Швеции и убийства в Штатах. Что до техасских убийств, мы решили подождать с выводами, пока не съездим в Галвестон.
Ф. У.: Вы, наверно, размышляли о том, какой примечательный оборот приняла эта история. Вначале-то говорили, что детективной работой не занимаетесь.
М. Б.: Конечно, размышлял. День и ночь. Но я никогда не считал, что принял решение по собственному желанию. Меня вынудили обстоятельства. Изначально мною просто двигало любопытство. Но в конечном итоге вся мотивация вытекала из инстинкта самосохранения, и только.
(Молчание.)
Ф. У.: Вы несколько раз повторили, что не понимали, почему вас самого втянули в эту историю. Когда именно вы поняли, до какой степени скверно обстоит дело?
М. Б.: Хотите, чтобы я ответил честно?
Ф. У.: Да, конечно.
М. Б.: Боюсь, я до сих пор так и не понял, насколько все скверно. Я пока даже не приблизился к развязке этой драмы.
Ф. У.: Она продолжается?
М. Б.: День за днем.
Ф. У.: О чем вы больше всего жалеете?
(Молчание.)
М. Б.: Сожаление возникает оттого, что, принимая решение, ты имел выбор. А я выбора не имел.
Ф. У.: Так что же случилось после того, как вы обнаружили, что дневник принадлежит самой Дженни?
М. Б.: Самое страшное.
Ф. У.: Простите?
М. Б.: Вы спросили, что случилось, и я ответил: самое страшное. Страшнее не бывает.
37
— Куда мы? — спросила Люси, когда я свернул с шоссе.
Мы просто без всякого плана колесили по Хьюстону. Выяснив, что дневник, безусловно, принадлежит Дженни, мы оба нуждались в передышке. Потому и сели в машину. Прокатились в переулок, где был убит таксист, наведались в клуб, где Сара выскочила из такси и была сфотографирована. Стиллер говорил, что в подвале клуба торговали наркотой и занимались проституцией. Мы ничего такого не заметили. Когда зашли, клуб только что открылся. Подвал переоборудовали в бар и ресторан. Метрдотель сообщил, что несколько лет назад клуб сменил владельца и с тех пор многое изменилось.
Ни малейшего желания задержаться там у нас не возникло, и вскоре мы опять сидели в машине. Сперва я сказал, что хочу вернуться в гостиницу, но по дороге передумал.
— Проедем мимо дома, где жил мой отец, — сказал я. — Ты, кажется, говорил, что даже приближаться к этому месту не хочешь…
— Я передумал. Теперь хочу.
Я никогда не знал, как мне его называть. Маму я зову Марианна, но отца всегда называю просто отцом. Те разы, когда мы с ним встречались и разговаривали, мы не упоминали ни имен, ни званий. Просто обменивались короткими фразами.
Люси взяла меня за плечо, когда я затормозил перед домом, где жил человек, который был моим отцом. Не знаю, что привело меня туда. Мне словно надо было отвлечься от погони за призраком Сары Техас и сделать что-то другое. Что-то, что виделось мне на расстоянии и принадлежало прошлому, а не настоящему.
— Жена твоего отца переехала или так и живет здесь? — спросила Люси.
— Думаю, она по-прежнему живет здесь. Но я ее не знаю.
Я едва помнил, как она выглядит. Мы встречались один-единственный раз, когда я жил в Техасе. Встреча была неприятная. Весьма неприятная.
Я отвел взгляд от дома и улыбнулся Люси.
— Поэтому заходить и пить кофе не будем.
Люси улыбнулась в ответ:
— Жаль. Вдруг получилось бы нечто незабываемое.
Мы уже отъезжали, когда на подъездную дорожку зарулил автомобиль. Я машинально сбросил скорость — интересно, кто это приехал.
Из машины вылез высокий темнокожий парень лет тридцати. Лица за темными очками не разглядеть, но одет он был элегантно, в джинсы и белую рубашку с закатанными рукавами. В руке — синий пиджак. На запястье — браслет из какого-то металла. Как многие американцы, он носил слишком просторную одежду. Почему — для меня загадка.
— Ты его узнаёшь? — спросила Люси.
Я покачал головой. Он был темнее меня, но я невольно отметил, что походка у нас одинаковая. Однажды в начале нашего романа Люси мне ее изобразила.
«Ты ходишь, как ковбой. — Она показала как. — Будто центр тяжести у тебя ненормально низко. Ты на волосок от того, чтобы выглядеть так, будто наложил в штаны».
Последнее она сказала, просто чтобы позлить меня, но с того дня я старался ходить, более-менее выпрямив ноги. Но получается плохо.
Под ложечкой засвербело. Парень, скрывшийся в доме, вероятно, мой сводный брат. Так странно — не узнавать его.
— Ты встречался со своими американскими братьями-сестрами? — спросила Люси.
— Нет, никогда. Мне совершенно неинтересно.
Как бы в подтверждение сказанного я дал газу и поехал прочь. Мы не говорили ни слова, пока не вернулись в гостиницу.
— Завтра двинем в Галвестон? — спросила Люси.
Я потянулся к ней, хотел, чтобы она была совсем рядом. Не мог думать о следующем шаге, о следующей поездке.
