Два небольших зальчика. Столики так расположены, чтобы посетители чувствовали себя как бы несколько изолированными от соседей. В общем, удобно и то, что нам надо. Сегодня мало посетителей. Рабочий день. Позже народу прибавилось. И вдруг!.. Я уловил брошенный в нашу сторону мимолетный взгляд, быстрый как фото-блиц. Это были две юные девицы. Заняв свои места за столиком, они вновь быстро взглянули в нашу сторону. Я насторожился. Через какое-то время в зал вошла еще одна, на сей раз пожилая пара, явно муж и жена. И они тоже, как бы невзначай, глянули в сторону нашего столика. Сердце мое учащенно забилось. Случайностей быть не могло. Это «наружка». Никто из них больше не смотрел в нашу сторону. Если это «наружка», они убедились, что мы на месте. Они потеряли, очевидно, нас где-то на подходе к этому кабачку. Наверняка вызвали подкрепление и отсюда за нами уже не пойдут. Но вот одна из девиц вновь бросила блиц-взгляд в нашу сторону. Я сконцентрировался и успокоился. Если им даже удалось нас сфотографировать в этом помещении, вряд ли при таком тусклом свете у них получится «читаемое» изображение. Сейчас самое главное ничем не побеспокоить моего визави. Наша встреча практически уже была закончена. Рассчитавшись, мы поднялись из-за стола и направились к выходу. Я сделал несколько шагов по направлению к двери и тут вновь заметил взгляд одной из девиц в сторону уже оставленного нами места. Боже мой! Чуть в стороне и несколько в глубине от нашего столика сидела знаменитость мировой величины. Сам Буби Шольц! Ну кто из немцев, не говоря уже о берлинцах, не знал в лицо этого прославленного чемпиона Германии и Европы по боксу в средней весовой категории! Легендарный боксер! Любимец всего Берлина оказался волею случая в неизвестном, маленьком, затрапезном, в стороне от шумных центральных улиц, сверкающих огнем и светом большого города, кафе. Буби был с молодой девушкой, явно не с женой. Наверняка он, как и мы, попытался укрыться от посторонних глаз, не желая делать свою встречу с женщиной достоянием хорошо знавшей его публики. Он понимал и знал, что, окажись, да еще с юной знакомой, где-то в центре, мог бы быть подвергнут атаке фоторепортеров, срочно вызванных кем-то из посетителей. Такое уже бывало именно с ним, и не раз.
Когда мы уже были на улице, мой молодой друг спросил, заметил ли я сидевшего недалеко от нас знаменитого боксера. Я сделал удивленное лицо и ответил, что нет и что, наверное, мне стоит вернуться, чтобы увидеть воочию спортивную знаменитость, да время торопит. Я ничего не сказал ему о возникшей и вполне реальной опасности очутиться под наблюдением. На этот раз мы расстались с ним несколько позже. На всякий случай я «протащил» его по нескольким проверочным маршрутам, и, убедившись в полной безопасности, мы расстались до следующей встречи. Работа с ним была успешно продолжена.
«МОСКОВСКАЯ СЫРОКОПЧЕНАЯ» — ЛЮБИМАЯ КОЛБАСА ОДЕССИТА СОЛОМОНА БОРЕНШТАЙНА. 1969 год
Я получил указание руководства закупить в Западном Берлине несколько ювелирных изделий. Это было задание Центра. При этом шеф подчеркнул, что следует купить золотых украшений побольше, а денег потратить поменьше. В набор входило несколько колец, браслетов, цепочек и т. п. Мне было известно, что на одной из улиц в Западном Берлине находилось довольно много небольших ювелирных магазинчиков, владельцы некоторых, и я в этом был уверен, должны были быть выходцами из Советского Союза.
Я отправился «на дело». На шестом или восьмом «заходе» я нашел то, что искал. Владельцем одной из этих «лавочек» был некий Соломон Боренштайн, о чем свидетельствовала вывеска. Небольшое помещение с двумя миловидными продавщицами среднего и юного возрастов. У входа в служебное отделение, привалившись спиной к косяку двери и скрестив ноги, стоял пожилой мужчина и, глядя куда-то вдаль ясными, слегка навыкате голубыми глазами, ковырял в зубах, по-моему, даже не зубочисткой, а спичкой, при этом смачно цокая. Такая поза и издаваемые звуки явно выдавали в нем русскую, во всяком случае не немецкую, привычку. Он был рыжеват, лысеющая голова была подстрижена под полубокс, и он имел великолепно ухоженные, пушистые и хорошо сохранившие рыжину бачки. Немцы такие бачки редко носят. Ну, думаю, это наш человек, наверняка из Одессы. И я не ошибся. Когда я обратился к нему по-русски, он радостно ответил, что он действительно Боренштайн, как указано на вывеске. Магазин принадлежит ему, и он действительно из Одессы.
— А как вы меня узнали? — спросил он. — По пейсах?
Я честно ответил, что вот так стоять и ковырять в зубах после сытного обеда может только человек, выросший в Одессе. Боренштайн не обиделся. Ему даже очень понравилась моя оценка.
— Чем могу быть полезен?
Я ответил, что мне бы хотелось посмотреть ряд золотых вещиц. Может быть, я даже что-то приобрету, выполняя просьбу одного моего друга-писателя из Москвы, который получает приличные гонорары. Просмотрев некоторые интересующие меня изделия и взяв у Боренштайна что-то подобное каталогу, я распрощался. Я сказал, что должен посоветоваться с другом из Москвы, который сейчас в командировке в Берлине, но не имеет возможности выехать в Западный Берлин и приобрести золотые вещи там. Как известно, золото в Западном Берлине намного дешевле, чем в ГДР.
«Посоветовавшись» с руководством, я через несколько дней вновь посетил Боренштайна. На сей раз я приобрел у него несколько изделий. Обе стороны остались довольны. Я представился ему сотрудником посольства, и это, пожалуй, было наилучшим вариантом. В течение последующих нескольких месяцев я дважды покупал некоторые украшения якобы для своего друга-писателя. Я счел необходимым в дальнейшем сменить тактику и покупать золотые изделия в других местах, где золото было несколько дороже, чем у Боренштайна, но это было бы лучше, чем «привязываться» к одной и той же «лавочке». Шеф не согласился со мной. У Боренштайна было дешевле. Как показали дальнейшие события, нам действительно следовало сменить «лавочку». В очередной заход к Боренштайну он вдруг предложил расплатиться с ним сырокопченой московской колбасой, которую он безумно любит, или же черной икрой. При этом он рассказал, что к нему несколько раз заходили сотрудники советского торгпредства из демократического Берлина и удачно и выгодно для обеих сторон производили вот такой торговый обмен. Разумеется, эта информация была сразу же мною доложена руководству. Круг сотрудников торгпредства, имеющих право посещать Западный Берлин, был крайне ограничен. Однако выявить, кто именно этим занимается, нашей службе безопасности так и не удалось.
Прошло какое-то время. Шеф вызывает меня и говорит, что я был прав: нам надо было бы действовать иначе и закупать золотые вещи в разных магазинах. Выбранная нами легенда о «денежном» писателе провалилась и была неудачной.
— Сегодня утром, — сказал шеф, — ко мне обратились жены наших руководящих товарищей. Одна из них — жена советника посольства, другая — одного из замов торгпреда.
Они имели диппаспорта и могли посещать Западный Берлин. Они рассказали, что были несколько раз в магазине некоего Соломона Боренштайна, кое-что приобрели у него. Боренштайн приглашал их заходить к нему и похвастался, что знаком с советским дипломатом, назвав при этом меня, который уже несколько раз приобретал у него довольно дорогие вещицы и которому он делал солидные скидки как постоянному покупателю. Такая откровенная информация напугала женщин. Обе прекрасно относились ко мне. Они долго колебались, но «долг советского гражданина — превыше всего», и наконец решили проинформировать моего шефа. Обе заявили, что о ставшем им известным они якобы не говорили даже своим мужьям, придавая особое значение случившемуся. Я хорошо знал обеих, как и они меня. Шеф их успокоил, объяснив, что я по его указанию выполнял поручение Центра и все, что я там, в Западном Берлине, приобретал у Боренштайна, носило официальный характер. Он поблагодарил женщин за проявленную бдительность, просил никому не рассказывать об этом, в том числе и мне, чтобы не ставить их же в неудобное положение. Разумеется, и я виду не подал, что мне обо всем известно. Внешне между этими уважаемыми дамами и мною все оставалось по-прежнему.
