У охраняемого американцами въезда в распахнутые ворота, не отличающиеся внешне от такой же металлической изгороди, кучкой толпилось несколько десятков немецких и иностранных корреспондентов, в том числе и советских, аккредитованных в Западном Берлине и ГДР. У наших и ряда иностранных журналистов и фотокорреспондентов были спецпропуска. Их пропустят в зал переговоров к началу встречи, чтобы они могли засвидетельствовать это необычный день. Некоторые знакомые мне журналисты приветствуют наши машины, улыбаются, что-то говорят. Мы тоже приветствуем их поднятой рукой. Немцы пропусков не имеют, их корреспонденты в зале не должны присутствовать. Таковы обговоренные заранее условия…
Хрусталёв выскакивает из машины и открывает дверцу для посла. При входе с наружной стороны дверей по бокам — два американских солдата из состава военной полиции. Фуражки с высокой тульей покрыты белым чехлом. На горле завязанный элегантным плоским узлом шелковый шейный платок зеленого цвета, скрепленный заколкой, на конце которой, как украшение, большая бусина, имитирующая жемчуг. На боку тяжелые массивные пистолеты в кожаных черного цвета кобурах, прикрепленных к широкому брючному ремню такого же цвета. Комичные для русского глаза тупорылые черные американские военного образца тяжелые ботинки. Я их хорошо запомнил со времен Великой Отечественной по ленд-лизу.
Как только Петр Андреевич вышел из машины и, сопровождаемый Хрусталёвым, подошел к дверям, оба американца отработанным движением вскинули руки в белых перчатках к козырькам своих белоснежных фуражек, приветствуя советского посла. Слева от посла и чуть отступив, как и положено, следовал наш «протоколист». Ширина дверного проема позволяла войти в него одновременно двоим. Таким же образом американцы приветствовали вышедших из второй машины Хотулева и Гремитских. Мы же с Наташей, имея в машине довольно солидный груз в виде пишущей машинки и прочих письменных и канцелярских принадлежностей, сначала запарковываемся недалеко от входа с фронтальной стороны здания и уже спустя пару минут следуем за нашими товарищами.
— Неужели нас эти деятели не будут приветствовать? — полушутя-полусерьезно говорю Наташе, пыхтя под тяжестью машинки. Та в ответ только понимающе улыбается. А «деятели» поприветствовали, хотя солдатам было все равно, команда у них была такая.
Дорога в заранее отведенные нам апартаменты была мне известна. Второй этаж направо и в конце коридора по левой стороне. Для советской делегации выделено, как и всем остальным, две комнаты. Еще дома, в посольстве, договорились рабочие дела в этих помещениях не обсуждать. Вести разговоры только на бытовые темы неслужебного характера. Всем нам это было понятно, даже без рекомендации нашей службы безопасности. Американцы не упустят любой возможности проконтролировать нас техническими спецсредствами. Ясное дело. Обе стороны знают, с кем имеют дело…
Размещаемся. Перебрасываемся отдельными фразами. Определяем рабочее место для Наташи и устанавливаем пишущую машинку. Чистое, вылизанное, наверное, до стерильности помещение. Громадные сияющие кристальной прозрачностью окна. Высоченные потолки. Здесь, в этом доме в свое время работали Константин Георгиевич Жуков, Василий Иванович Чуйков, те, кто брал в 45-м Берлин…
Зал заседаний, как и наши рабочие места, включая порядок рассадки, нам тоже известны. Мы уже побывали здесь заранее. Когда входишь в это просторное помещение, прямо перед тобой четырехугольник из столов со свободным внутренним пространством. В зал можно войти одновременно через три двери. Порядок появления в зале всех делегаций обговорен заранее. В точно обусловленное время посол и мы, следующие за ним, входим в зал. Перед нами «наш» стол. Посол занимает свое место — прямо перед стоящим на столе советским флажком. Мы размещаемся справа и слева от него по два человека. Как только делегации разместились за столом, в зал допускаются журналисты, представляющие прессу, теле- и радиокомпании четырех держав. Немцев нет. Всех сидящих за столом переговоров фотографируют и снимают кинокамерами со всех сторон. Это продолжается несколько минут. Затем вся эта пишущая и снимающая братия покидает зал.
Сегодня председательствует Петр Андреевич Абрасимов. Он приветствует послов трех держав и открывает работу первого дня переговоров. Оглашает повестку дня. Сегодня все четыре посла в рабочем режиме встречаются впервые. Послы западных держав: США — К. Раш, Франции — Ф. Сейду
[86], Великобритании — Р. Джеклинг. Благочестивые, приятные лица. Раш — типичный американец. Седые волосы подстрижены под бобрик, по-американски. Лицо волевое и в то же время приветливое. Часто улыбается. Улыбка конечно же американская, белозубая. Сейду мне не запомнился. Как-то не очень выразителен. Англичанин Джеклинг с красноватым то ли от загара, то ли от морского ветра (он недавно отдыхал) лицом. На всех костюмы-тройки. На нашем — нет. Но Петр Андреевич самый выразительный. Лицо моложавое, энергичное. Красивые седые слегка волнистые густые волосы. Безукоризненно вывязанный галстук, подобранный в тон к костюму. Забегая вперед, хочу сказать, что западная пресса единодушно назвала нашего посла самым элегантным и красивым из всех четырех послов-переговорщиков. Много времени на первом заседании было уделено повестке второго дня встречи, предстоящему обсуждению намеченных вопросов. Было также согласовано заявление пресс-атташе советской делегации представителям прессы после завершения работы первого дня встречи послов.
Через несколько часов работы я выезжаю с готовым текстом в Дом прессы, где меня ожидают газетчики, кино- и фотокорреспонденты многочисленных, практически всех основных газет, теле- и радиокомпаний западного мира. Не помню, кто из наших ребят был со мной. Входим в зал. В нем не менее 150 человек. Большинство немцев. Это естественно. Решается вопрос о новом статусе Западного Берлина. При нашем появлении в зале мгновенно устанавливается напряженная тишина. Поднимаюсь на невысокий подиум и становлюсь за кафедру-пульт с подсветкой. Передо мной добрая дюжина микрофонов в протянутых снизу руках. Стрекочут камеры. Их много. Снимают под разным ракурсом. Мне эта манера западных журналистов хорошо знакома. Они стараются выбрать такой ракурс, чтобы картинка для зрителя была особо впечатляющей и привлекающей внимание. Так и ловят какую-нибудь неловкость или неудачное движение. Журналисты, особенно западные, и операторы и фотокорреспонденты, — профессионалы высокого класса. Свою работу знают хорошо. А тут советская физиономия. Жди удара!
Оглядываю зал. Есть знакомые лица. Десятки глаз наблюдают за мной. Какое-то время все еще смотрю в зал и постепенно прихожу в себя. Волнение уступает место спокойному, но слегка напряженному состоянию. Текст заявления прессе предельно краток. Представляю удивление всех присутствующих, когда я зачитаю им этот документ. Все они наверняка ожидают чего-то необычного. Медленно, старясь быть предельно четким, зачитываю текст, который можно было бы произнести и по памяти. Но чтобы избежать возможных недоразумений, мало ли где я могу споткнуться, демонстративно держу лист бумаги с текстом перед собой. Как и положено, произношу слова текста на русском и немецком языках:
