Как и следовало ожидать, наши западные коллеги, выступая единым фронтом, в самый последний момент, уже поздно вечером попытались внести некоторые изменения в упомянутую выше формулировку, ссылаясь на якобы не совсем аутентичный перевод с русского. Вновь вспыхнула полемика. Наконец наши советники, хорошо владеющие и английским языком, и специалист-переводчик достигли взаимоприемлемого варианта. Существо вопроса не менялось, но как на это среагирует наш министр, в совершенстве владеющий английским?
Быстро собираюсь. В папке ценнейший груз. Ведь речь идет о переводе на английский самой спорной и основной политической части четырехстороннего соглашения. Спешу к машине. Со мной один из наших коллег. На всякий случай. Я и раньше неоднократно срочно выезжал с переговоров в посольство за различными документами и справочным материалом. Подобные поездки, похожие на внезапные «исчезновения», совершали иногда и мои западные коллеги. Поэтому мой отъезд не вызвал удивления у стоящих у въезда в здание бывшей резиденции Союзного Контрольного совета. Мчусь по почти опустевшим улицам Западного Берлина. В «нашем» Берлине в это время улицы еще более свободны от общественного и личного автотранспорта.
В резиденции министра меня встречает первый помощник — Василий Георгиевич Макаров. Личность в МИД примечательная. От него многое зависит. Возьмет и не пустит к министру. Или перенесет встречу на другое время. Но не в моем случае. У него команда от самого Андрея Андреевича — принимать в любое время суток безотлагательно. Даже глубокой ночью — будить! Внешне Макаров выглядит довольно пожилым. Всегда молчалив, замкнут. На нем в любое время года темный костюм-тройка с выделяющейся на жилете короткой золотой цепочкой от карманных часов. Когда кто-либо входит с ним в контакт по вопросу «захода» в кабинет министра, он демонстративно извлекает из жилетного карманчика свои знаменитые часы и внимательно смотрит на время. Среди оперативно-дипломатического состава министерства, даже руководящего звена из числа «старослуживых», его ласково называют «Василий Темный»
[91].
Василий Георгиевич узнает меня. Смотрит на свои «карманные», качает головой, устало вздыхает, молча показывает на стоящее в углу кресло.
— Подождите.
Я стоя жду появления министра. Он выходит через несколько минут. В очках. И… в пижаме. Но и в пижаме, мягких домашних туфлях он был также величествен и строг, как и в своем обычном для окружающих деловом костюме, всегда безукоризненно сидящем на нем, в слегка приношенных черных ботинках, темных носках и в галстуке неброских, приглушенных тонов. И все же картина была необычной! Вид министра в пижаме наполняет меня гордостью от значимости происходящего. Я — пусть и маленький — участник исторического события. Сегодня ночью будет достигнута окончательная договоренность о подписании в ближайшие дни четырехстороннего соглашения. Я почему-то вспоминаю «пижамное совещание» в Рапалло
[92].
Мы стоим друг перед другом. Я протягиваю Андрею Андреевичу доставленный мною лист бумаги. На нем несколько измененный текст на русском и его перевод на английский язык.
Проходит несколько томительных минут. В комнате тишина. Звук напольных часов кажется оглушительным. Министр сосредоточенно просматривает документ. Наконец Андрей Андреевич поднимает очки на лоб. Смотрит на меня. Лицо его, как всегда, невозмутимое и спокойное.
— Вы владеете английским? — неожиданно спрашивает он.
— К сожалению, мой английский только на бытовом уровне, — отвечаю я.
Очки опускаются на положенное им место. Он вновь читает подправленный текст. Наконец произносит:
— Думаю, пойдет. Наши переводчики там хорошие.
Поворачивается к Макарову, который протягивает министру твердую папочку и карандаш. Андрей Андреевич ставит «закорючку» из одной непонятной непосвященному буквы на документе. Беру у него историческую бумагу и закладываю в свою папку.
— Что там еще нового? — спрашивает министр.
Несколько минут информирую его о напряженной работе всех послов и советников. Особенно тяжело нашему — Петру Андреевичу Абрасимову. Ему приходится выдерживать натиск трех западных послов. Все четверо выглядят усталыми, но есть твердая уверенность, что сегодня ночью все вопросы по соглашению будут улажены, что и просил передать наш посол. Макаров за спиной шефа уже давно делает мне знаки: «Кончай! Время позднее, министру пора отдыхать».
Долгая пауза. Андрей Андреевич смотрит куда-то в сторону. Потом поворачивает лицо ко мне, протягивает руку. Прощаемся. Рукопожатие сильное, уверенное. Запомнились его последние слова:
— До завтра. А мне сейчас можно и отдохнуть. Привет товарищам.
И уходит в глубину виллы. Макаров провожает меня к выходу. Тороплюсь в Западный Берлин к нетерпеливо ожидающим меня послу и его помощникам.
В ЛОГОВЕ «ГЛАВНОГО ПРОТИВНИКА».
Август 1971 года
В одной из последних августовских встреч четырех послов, кстати самой напряженной и длительной, было решено в эту же ночь растиражировать коммюнике. Сделать это быстро и оперативно можно было только в представительстве США в Западном Берлине на Клейаллее. Там, у американцев, имелась мощная техническая база — множительные средства и другая нужная и самая совершенная по тем временам техника. Я должен был вместе с моими западными коллегами выехать своей машиной к американцам и провести сверку русского текста. У каждого из моих за-ладных коллег имелась помощница-секретарь. У меня, естественно, никакого помощника, тем более секретаря, не было, так как изначально и надобности в этом не было никакой. Зачем такой «антураж» был им, западникам, нужен — непонятно. Может быть, для престижа. Или, проще говоря, для пущей важности. Вот, думаю, попал! Сейчас поеду к американцам. Там работы на несколько часов. Я же там останусь один! Тут же вспомнил историю времен нашей Гражданской войны, когда известный большевик Постышев
[93] был арестован японцами.
