«Как-то раз, после окончания официальной части одного из приемов, за чашкой кофе около меня задержались несколько членов политбюро ЦК СЕПГ, в том числе Хонеккер и Штоф. Когда мужчины, оставив дам, направились в курительный салон, что означало конфиденциальный разговор, я понял — назревает момент, когда мне придется покончить с создавшейся, весьма затруднительной для меня, ситуацией.
Разговор, разумеется, сразу же коснулся здоровья Ульбрихта и необходимости в связи с этим перемен в руководстве. И я решился на дипломатический маневр.
— А кто, по вашему мнению, мог бы занять этот ответственный пост? — обратился я к стоявшему прямо напротив меня Вилли Штофу. Отступать было некуда, сделав над собой усилие, он произнес:
— Я думаю… товарищ Хонеккер.
Воцарилась тишина.
— А каковы ваши соображения? — невозмутимо продолжал я, обращаясь к одному из присутствовавших, по моим сведениям, поддерживавшему Штофа.
— Я согласен с предложением Штофа, — с притворным безразличием произнес он…
Выбор был сделан. А для меня это стало одним из самых тяжелых — морально и психологически — испытаний в моей дипломатической практике.
Но все же Штоф “отыгрался” за это свое поражение. 17 октября 1989 года на заседании политбюро СЕПГ именно он внес предложение об отставке Хонеккера, которое к удивлению последнего было принято единогласно»
[98].
На пленуме ЦК СЕПГ Ульбрихт обратился с просьбой освободить его от обязанностей первого секретаря ЦК по состоянию здоровья и из-за преклонного возраста. Учитывая заслуги товарища Ульбрихта, он был избран председателем СЕПГ. Кандидатура Хонеккера была определена и названа самим Ульбрихтом. Неожиданно перед самым началом работы съезда СЕПГ Ульбрихт сказался больным. Все посвященные, как немецкие, так и советские товарищи, были уверены, что старик не смог справиться с охватившим его чувством обиды и ему будет тяжело пережить свой уход с такого высокого поста перед собравшимися на съезде товарищами.
Нашу партийно-правительственную делегацию для участия в работе съезда СЕПГ возглавлял Л.И. Брежнев. Было приято решение вручить Вальтеру Ульбрихту высшую награду нашей страны — орден Ленина. Но как это сделать? Планировалось провести эту торжественную церемонию во время работы съезда. Но там не будет Ульбрихта из-за его «болезни».
Большой знаток человеческой души и, по природе своего мягкого характера, всегда сочувствовавший любым переживаниям близких ему людей, к которым относился и Вальтер Ульбрихт, Леонид Ильич принял мудрое решение: церемонию награждения провести в загородном доме, где якобы соблюдал постельный режим внезапно «заболевший» бывший руководитель СЕПГ.
Как рассказывали мои товарищи — свидетели этого события, картина была весьма необычной. Такое в жизни нашего генерального случилось, наверное, впервые. Высокий гость в течение нескольких минут должен был ожидать появления хозяина — виновника торжества. Все присутствовавшие при этом высокопоставленные советские и немецкие товарищи ждали разрешения неожиданно возникшей неловкости.
Леонид Ильич с грамотой Президиума Верховного Совета СССР в руках молча стоял перед задернутой гардиной дверью, ведущей в глубину дома. Вдруг чья-то рука раздвинула гардину, и в комнате появился Вальтер Ульбрихт в… домашнем халате и тапочках.
Брежнев громким и торжественным голосом зачитал указ Президиума Верховного Совета СССР, передал папку с грамотой стоявшему за ним помощнику, взял из его рук красную коробочку, извлек из нее сверкающий кружок ордена, приподнял его за орденскую колодку, приблизился к стоявшему перед ним Ульбрихту, улыбнулся и прикрепил орден к… лацкану домашнего халата. Привлек к себе счастливо улыбающегося Ульбрихта и горячо, как это он умел делать, расцеловал награжденного.
В это время присутствовавшие высокие гости стали свидетелями весьма комичной сцены: хозяйка дома, жена Ульбрихта Лотта не вышла вместе с мужем навстречу гостям, а, чтобы лучше рассмотреть происходящее, выглядывала из-за гардины.
ЛЮДМИЛА ГЕОРГИЕВНА ЗЫКИНА.
КАК МЫ ПРОВЕЛИ ИДЕОЛОГИЧЕСКУЮ ДИВЕРСИЮ В ЗАПАДНОМ БЕРЛИНЕ. 1971 год
В Берлине в разгаре лето. Из всех концертных загранкомандировок в социалистические страны Люся всегда отдавала предпочтение ГДР. Может быть, ее тянуло именно сюда, потому, что такие встречи и внимание, которые ей оказывали наши военные из Группы советских войск, трудно представить даже при самой богатой фантазии. Невозможно описать реакцию залов, заполненных до предела военным народом. Создавалось впечатление, что, если бы она беспрерывно пела все 24 часа, никто бы не покинул свое место. Все гремело от бурных приветствий и аплодисментов. Я спросил ее однажды:
— Как ты выдерживаешь такие нагрузки? Поберегла бы себя и голос.
Она ответила:
— Мне для этих молодых ребят, наших солдат и офицеров, ничего не жалко: ни себя, ни голоса!
Она пела столько, сколько было отпущено военным распорядком и армейской дисциплиной.
Я и раньше знал ее репертуар и любил слушать записи ее выступлений, тогда в основном на грампластинках. Раз как-то попал на концерт этой выдающейся русской — иначе и не скажешь, — певицы, голос которой настолько уникален, что его не перепутаешь ни с одним другим голосом. Я и представить не мог, что судьба забросит меня в Берлин, где и сведет с этой замечательной женщиной. Я ближе познакомился с ней в семье наших общих друзей — Жаровых, Юры и Гали. Мы как-то сразу понравились друг другу. На что уж тяжело сходилась с людьми моя покойная Алла, и та сразу же признала Люсю «своей».
Каждый приезд Зыкиной в Берлин доставлял всем нам огромную радость. И вообще, за прошедшие десятилетия я не встречал ни одного человека, которому бы не нравилась Людмила Зыкина и ее этот чудо-голос. Она казалась нам богиней. Каким-то необычным даром природы. Вся такая русская, своя и близкая. С ней было легко. Как будто ты давно ее знаешь, и просто ненароком расстался, и вот вновь встретился. Зыкина — это визитная карточка России! В ней все поет и звенит от любви к Отечеству своему, и Россия отвечает ей тем же, любовью к ней, своей дочери. Вот такая она — Людмила Георгиевна Зыкина. Для друзей — Люся.
Ей не надо было распеваться. Природа наделила ее не только уникальным голосом, с особым, присущим только ему звучанием и тембром, но и изумительной чуткой душой настоящей русской красавицы, русской женщины. Примечательно, и я уверен в этом, что для слушающих ее молодых русских парней, которым она пела в ГСВГ, она была невестой, любимой девушкой, сестрой, матерью-Россией, далекой и незабываемой Родиной! Да она и сама любила такую аудиторию. Свою, советскую, родную, русскую!..
Посольство уже имело опыт организации выступлений наших творческих коллективов и отдельных исполнителей разного жанра в Западном Берлине. В 1961 году нам удалось провести кинофестиваль советских фильмов. Но выступления наших артистов с трансляцией на всю Германию и Европу — такого еще не было. Должен сказать, что наше «культурное» проникновение в этот город проходило с трудом. Не очень-то хотели нас там видеть некоторые чиновники западноберлинского сената. Да и администрации секторов наших бывших союзников по антигитлеровской коалиции — американцы, англичане и французы — недалеко от них ушли. В общем, трудности были в этом вопросе.
