Такого вида фотография Владимира Ильича была уникальна тем, что к самому фото имела отношение только голова Ленина. Все остальное, верхняя часть пиджака, сорочка и галстук были выполнены рукой художника-графика. Так было модно в те годы. Как утверждал Володя, это было единственное фото Ленина в таком исполнении. Более того, оригинал, естественно, хранился в личном архиве Эберляйнов. Центральный музей В.И. Ленина в Москве просил Володю передать оригинал, но Эберляйн-младший передал музею только копию, сказав, что оригинал этого фотопортрета будет передан московскому музею после его смерти. Володя-Вернер Эберляйн умер в 2002 году. Передать этот портрет Ленина он так и не успел, да и Центрального музея В.И. Ленина в Москве больше не существует…
Он утверждал, что в Советском Союзе таких копий только три: одна в музее, вторая у Саши Богомолова и третья у меня. Такая вот история с портретом Ильича, с надписью на обороте на немецком языке. Привожу ее в русском переводе: «Моему другу и товарищу Георгию Санникову от сына товарища Альберта на добрую память о совместных днях работы в Германской Демократической Республике на благо укрепления дружбы между нашими народами, во имя которой мы оба старались внести свой посильный вклад».
ТРУДНОЕ СЧАСТЬЕ ЛЕИ ГРОССЕ. 1960–1970 годы
С этой женщиной необычной и трагической судьбы меня и Аллу познакомили наши общие немецкие друзья Мориц и Соня Мебель. Леа Гроссе, которую близкие друзья ласково называли на русский манер Леечкой, была удивительной женщиной. Глядя на нее, даже при самом богатом воображении невозможно было представить те духовные и физические муки, выпавшие на долю этой хрупкой, сказочно прекрасной женской красоты. Как однажды сказала сама Лея, самое горестное в жизни — это плач без слез («Das Weinen ohne Traenen ist das bitterste»)…
Она родилась в набожной еврейской семье в польском городке Ченстохове, так что католическая притча — обращение к защитнице Божьей: «Матка Боска Ченстоховська» («Ченстоховская Богоматерь») — наряду с притчами из Талмуда также вошла в ее сознание с детства. Еврейские погромы в Польше вынудили семью Леи, как и множество других польских евреев, бежать, как им всем тогда представлялось, в спокойную и благочестивую Германию, ставшую для многих евреев второй родиной.
Как ни старались родные привить маленькой Лее привязанность к иудейской вере, у них ничего не получилось. Любознательная девочка много читала, многое ей было непонятно. Почему евреи не должны работать по субботам? Почему женщины и мужчины молятся одному еврейскому Богу Яхве отдельно?.. Ее буквально душила домашняя атмосфера. Душа стремилась к чему-то другому, возвышенному, романтическому, новому. Германию 20-х годов прошлого века будоражил революционный подъем. Только что прошли восстания рабочего люда в Берлине, Гамбурге, Руре. Совсем рядом клокотала Бавария, где пусть и совсем коротко, но была провозглашена власть Советов… Именно коммунистические идеи, с которыми ее, еще подростком, познакомил любимый старший брат, привели 17-летнюю Лею в Коммунистический союз молодежи Германии. За знакомство и любовь с уже известным тогда молодым коммунистом Фрицем Гроссе
[105] отец жестоко избил дочь и выгнал из дома…
Лея становится профессиональным революционером. На всю жизнь связывает свою судьбу с Коммунистической партией Германии. Ей только что исполнилось 20, когда ее впервые арестовали и выдворили из страны, запретив работать в Германии… В 1930–1933 годах Лея учится и работает в Москве. В марте 1933 года она снова на нелегальной работе в Берлине. Она сама просила направить ее в Германию, где надеялась увидеть горячо любимого человека — Фрица Гроссе. Лея выполняет работу партийного курьера, обеспечивая нужную для КПГ связь между разрозненными группами коммунистов и частично разгромленным гестапо, но все еще действующим коммунистическим подпольем. Она работает в Германии, Бельгии, Франции, подвергая себя смертельной опасности. Нелегальный курьер. Жизнь под чужими именами. Редкие встречи с любимым Фрицем. Избегать ареста и слежки помогали полученные в юности навыки во время занятий гимнастикой и балетом на профессиональном уровне, знание французского языка, как родного немецкого и польского. Немаловажную роль играли красивая внешность, аристократичные манеры, врожденная артистичность, продуманная и расчетливая смелость, умение скрывать эмоции. Воля и решительность. Преданность идее и любимому человеку-единомышленнику. Приход нацистов к власти внес свои «коррективы» в жизнь партийного нелегала Леи Гроссе. Ее вновь арестовали. На сей раз это сделала созданная гитлеровским режимом новая служба — гестапо. Ее арестовывают выследившие ее нацистские ищейки. Это произошло в августе 1934 года…
Беспрерывные изнурительные допросы и побои. Ее несколько раз избивали до потери сознания. Лея была на пятом месяце беременности. Гестаповцы предлагали жизнь ей и ребенку в обмен на предательство. У них не получилось. Очередной допрос. Последнее, что она запомнила, это страшный удар в лицо, опрокинувший ее на каменный пол. Подняться она уже не смогла. С уплывающим сознанием, как в тумане, она видела склонившееся над ней красное от натуги лицо гестаповца, он что-то кричал, но она оглохла от удара. Гестаповец поставил ногу в сапоге на ее живот. До возвращающегося к ней слуха глухо доносилось: «Будешь говорить!..» — поток самых оскорбительных для женщины слов. В ответ молчание, только горящие ненавистью глаза, взгляд которых еще больше распалил нацистского палача…
— Нет, ты не чистопородная еврейка! В тебе течет и немецкая кровь. Так может смотреть и сопротивляться только немецкая женщина! Еврейка на это не способна!
Лея с трудом разлепила запекшиеся от крови губы. Это было ее единственное оружие, которым она могла нанести ответный удар врагу:
— Нет, я чистая еврейка! И бабушка, и дедушка у меня евреи. И весь род мой — евреи!
Она почувствовала поддержку еще не родившегося дитя, стучавшего ручками и ножками у нее в животе.
Изрыгая самые отвратительные и грязные ругательства, гестаповец стал с силой давить сапогом на живот распластавшейся перед ним на полу несчастной и беспомощной женщины. Лея попыталась сбросить ногу в сапоге и повернуться на бок… Последовал последний удар сапогом в низ живота. Боли Лея уже не почувствовала…
Лея очнулась на койке с чистым и свежим бельем в тюремной больнице. У ее кровати сидел пожилой человек, из-под отворотов белого врачебного халата которого виднелась гестаповская униформа. Но глаза этого нациста с теплом и состраданием смотрели на Лею.
— Вот что, девочка, сейчас тебе принесут поесть. Это хорошая пища, больничная. Обязательно поешь. Ты должна сохранить силы. Я прослежу за твоим лечением.
