Лидеры ГДР тогда так и не поверили в открытое предательство Горбачева и Шеварднадзе. Поначалу и ФРГ не могла понять, почему Москва вот так запросто, «за здорово живешь», а может быть, и небескорыстно, разрешает ей «поглотить» более слабую ГДР. Советские лидеры почему-то пренебрегли международным правом и не оформили документально гарантии безопасности и социального равноправия всем без исключения гражданам бывшей ГДР. Ведь ФРГ не имела никаких международно-правовых оснований, кроме права сильного, подвергать судебному преследованию ни коммунистов, ни сотрудников госбезопасности — граждан признанного в соответствии с международным правом, историей и ООН немецкого государства — Германской Демократической Республики. Москва промолчала. Якобы Горбачев устно просил канцлера ФРГ Коля не преследовать бывших руководителей ГДР. Вольф дважды обращался к Горбачеву в октябре 1990 и июне 1991 года с просьбой помочь прекратить преследования сотрудников госбезопасности бывшей ГДР. Искренне называл себя сторонником политики Горбачева, цитировал слова канцлера ФРГ: «Не возмездие, а справедливость и примирение должны определить будущее Германии». Письма остались без ответа…
На Западе Мишу называли человеком Москвы. И это было именно так. Разведка ГДР работала и на Советский Союз. Когда Вольф в 1990 году появился в Москве, опасаясь возможной физической расправой над собой в рушившейся ГДР, служба советской разведки, которую тогда возглавлял его друг Шебаршин, не смогла, как говорил позже Вольф, добиться у президента Горбачева действенной поддержки в решении вопроса с ним. Не принял Вольфа и председатель КГБ Крючков, передав лишь «привет и рекомендации ни в коем случае не возвращаться в Германию». Интересную оценку Крючкову дал Вольф в книге «Игра на чужом поле»: «Крючков никогда не был для меня желательным кандидатом на пост председателя КГБ. Он представлялся мне слишком ограниченным, типичным аппаратчиком, в интеллектуальном отношении не сравнимым с Андроповым. Но я никогда и в мыслях не допускал, что человек его калибра мог ввязаться в такую бездарную акцию. Эта попытка путча укрепила меня и Андреа в решении не откладывать больше возвращение в Германию».
Более того, он понимал щекотливость своего положения и не хотел мешать и тем более осложнять своим присутствием в Москве отношения с уже объединенной Германией. Миша почувствовал, что в родной для него Москве он стал persona non grata… Автор полагает, чуо в решении Вольфа вернуться в Берлин определенную роль сыграло и отношение к Хонеккеру Москвы, предавшей своего вчерашнего друга. Наверняка Вольф опасался, что Москва может сдать и его. Внутренне он был готов продолжать борьбу за свое будущее с присущим ему гражданским мужеством, не теряя при этом достоинства, доказывая вчерашнему противнику правоту и легитимность действий сотрудников бывшей Внешнеполитической разведки и своих как шефа этой службы в прошлом. Вольф понимал, что «уходить» во вторую эмиграцию в Москву, в город, где еще оставались друзья и сестра Лена, он не сможет. Роль политического изгнанника, обреченного на бездействие, тем более после опереточного ГКЧП, была не для него. Вариант с Кубой тоже обрекал его на политическую смерть. Вошедшие с ним в контакт после объединения Германии люди из ЦРУ не получили планируемых ими результатов. Это были специалисты высокого уровня и класса. Миша всегда относился к сильному и умному противнику с профессиональным уважением. Предложение «сдать» известные ему секреты и получить за это «райскую» жизнь в Калифорнии на роскошной вилле и личный счет в банке было отклонено изначально. Цены предательства для Вольфа просто не существовало генетически. Американцы продолжали долгие годы на что-то надеяться и поэтому за отказ от сотрудничества не давали в последующем даже обычной туристической или гостевой визы. О контактах с бывшими противниками и «коллегами» в Бонне — «братьями по крови» — также не могло быть и речи, хотя американцы вежливо «пригрозили» неприятностями со стороны немецких властей. Зато Израиль мгновенно откликнулся на желание Вольфа посетить эту страну в 1996 году, где он и был принят вместе с Андреа на самом высоком уровне.
В годовщину объединения министр юстиции новой Германии Клинкель заявил: «…в немецком объединении… нет ни победителей, ни побежденных». Однако в начальный период некоторые суды выносили обвинительные приговоры против бывших сотрудников госбезопасности ГДР. «В стране господствовала явная правовая неразбериха», — утверждал впоследствии Вольф. Судебное преследование Вольфа в ФРГ как бывшего шефа разведки ГДР вызывало недоумение даже у руководителя службы разведки бывшего противника — БНД.
Вот что при прощании с Москвой в 1991 году был вынужден сказать ему возглавивший после ареста Крючкова КГБ Шебаршин: «Миша, ты сам видишь, что тут происходит. Ты всегда был для нас верным другом, но в настоящий момент мы ничего не можем для тебя сделать. Кто мог бы подумать, что все так получится! Да хранит тебя Бог!» Следует сказать, что Служба внешней разведки России восстановила справедливость. Маркус-Миша Вольф давно стал желанным гостем Москвы. Его тепло принимали в СВР в Ясенево, устраивали на высоком уровне презентацию его книг, оказывали ему и жене Андреа самое высокое внимание и уважение не только за прошлые заслуги и тесное сотрудничество с советской разведкой, но и за искреннюю любовь к России, русским, Москве, где навсегда осталась частичка его сердца…
Он был еще полон сил и энергии, но, не разделяя внутренне некоторых решений партийного руководства ГДР, попытался уйти со службы до достижения пенсионного возраста. Он жаждал свободы и независимости и не хотел связывать себя государственной дисциплиной. Тогда Мильке не подписал приказ, зная возможную реакцию ЦК СЕПГ. Попросил Вольфа еще поработать. Через три года, в 1986-м, он удовлетворил желание Маркуса, освободившись наконец от «диссидента» Вольфа и опасного для себя возможного преемника — возрастная разница между Мильке и Вольфом составляла 15 лет. Маркус расходился с министром в оценках политической ситуации. Зная его интриганство, не хотел больше работать с человеком, который в нужный для Хонеккера момент помог разделаться со своим бывшим покровителем Вальтером Ульбрихтом. Маркус был не согласен с проводимой МГБ ГДР и инициированной министром линией всеохватывающего контроля населения и выявления инакомыслящих, считая это политически неоправданным и ошибочным. Население ненавидело и боялось «штази», как называли за глаза сотрудников госбезопасности. Вольф был уверен, что, посвятив себя на следующем отрезке жизни творческой писательской работе, он еще сможет как-то повлиять на явно деградирующее общество. Как и многие его друзья, Маркус был уверен, что с приходом в Москве к власти Горбачева начнутся так нужные перемены в обществе. Надежды вскоре улетучились. Модель Советов, исковерканная властителями, потерпела крах повсеместно. Народ отшатнулся от коммунистов. Общество раскололось.
Всесильный молох авторитарного диктата пожирал изначально любого инакомыслящего, будь то неугодный партийный или государственный деятель или обычный диссидент, как это многократно имело место в ГДР. Вольф был глубоко убежден, что сталинские репрессии не могли быть преступлениями коммунизма. Это были преступления против коммунизма. Преследование критически мыслящих людей в социалистическом обществе не должно было проводиться вообще. Со временем это всегда оборачивается трагедией для общества. Ликвидировать с помощью карающего меча и от имени рабочего класса инакомыслящих и несогласных легче, чем попытаться переубедить этих критиков, перетянуть на свою сторону. Иначе нельзя. У коммунистов уже был достаточно большой отрицательный опыт в этом вопросе. Большевики слишком долго и чрезмерно масштабно проводили репрессивную политику, оправдывая ее сталинской фразой об усилении классовой борьбы по мере приближения к коммунизму.
