МОРИЦ И СОНЯ МЕБЕЛЬ. 1959 год — поныне
Нашей дружбе больше полувека, и это настоящая, искренняя, братская дружба. Я бы даже сказал, что это моя берлинская родня. Мы были оба совсем молодыми, когда я впервые увидел этого рано поседевшего человека неполных сорока лет. Через линзы очков на меня внимательно смотрели, как бы изучая, пытливые умные, может быть, немножко с грустинкой глаза. Врач-уролог в белом халате, к которому я попал на прием. Он внимательно выслушал меня, потом улыбнулся и, как мне показалось, на родном русском произнес:
— Давайте перейдем на русский, так нам обоим будет удобнее…
С тех пор мы не расстаемся, даже на расстоянии, в мыслях мы всегда вместе.
Мориц родился в Эрфурте, в еврейской семье. В Москве он появился в девятилетием возрасте вместе с матерью и старшей сестрой Зузи. Отец воссоединился с семьей позднее. Родители-коммунисты были вынуждены покинуть родные места и эмигрировать в Советский Союз из-за надвигавшейся на Германию смертельно опасной для всего человечества, еще не разгаданной до конца эпидемией, именуемой «коричневой чумой». К власти пришли нацисты.
Маленький Мориц окунулся в другой мир, пока чужой и непонятный. Московская улица плохо приняла немецкого малыша-эмигранта. Стоило ему только появиться во дворе, как тут же его окружали такие же, как и он, ровесники, мальчишки и девчонки, и начинали громко распевать ставшую ему очень скоро понятной зло-озорную песенку, известную всем московским детям:
Немец-перец, колбаса, тухлая капуста
Съел селедку без хвоста, И сказал: «Как вкусно!»
Его пытались и поколотить, но он умел драться и постоять за себя. Так что крепкие кулачки Морица доказали его право быть равным с московскими сорванцами. Улица большого города признала его.
Самым отрадным в те годы для Морица и Зузи была немецкая школа имени Карла Либкнехта, где учились дети немецких и австрийских политэмигрантов. В этой школе учились и советские ребятишки, но их было немного. Морицу запомнился удивительно сплоченный школьный коллектив. Ученики и учителя, воспитатели и пионервожатые — как одна большая и дружная семья. Самые радостные дни своего московского детства и юности Мориц связывает с этой школой… Пока не начались аресты 37 года…
Ему было десять, когда в Москву приехал знаменитый пролетарский певец-коммунист Эрнст Буш
[108]. Колонный зал Дома Союзов. Здесь вместе с хором учеников школы имени Карла Либкнехта выступал легендарный Буш. Маленький мальчуган — это был Мориц — стоял на крышке рояля и пел вместе со всеми. Таково было желание Буша. Звучала известная всему сражающемуся с нацизмом миру песня немецких коммунистов-каторжан «Болотные солдаты»
[109].
Гражданская война в Испании. Морицу тринадцать. Он весь там, в сражающихся интербригадах, вместе с немецкими коммунистами. На стене комнаты, где он спит, карта республиканской Испании. Он внимательно отслеживает перемещение фронтов… Комсомол… Политика целиком захватывает юношу. Еще в ранних классах он с удовольствием делал опыты над лягушками, увлекался биологией, мечтал стать врачом… Сейчас эти увлечения исчезают. Ему хочется стать дипломатом. Это тоже фронт. Он должен бороться с нацизмом. Он, как и окружавшие его взрослые, прежде всего те, кто общается с его родителями, ощущает и понимает опасность, исходящую от нацистской Германии. Гитлер — это война. И неожиданный поворот на сближение Советского Союза с Германией непонятен большинству немецких политэмигрантов. Закрывается немецкая школа имени Карла Либкнехта. Учащиеся распределяются по другим московским школам. Они разрозненны, но все еще пытаются поддерживать связь и контакты друг с другом. Но уже нет того прочного и спаянного единым духом прежнего школьного коллектива немецких и австрийских детей. Родители Морица и Зузи, их друзья да и он сам тяжело переживали пакт Молотова — Риббентропа. Им непонятен этот союз с дьяволом. Внезапно исчезнувшая в советской прессе и в передачах по радио антифашистская пропаганда пугает и настораживает. Появилось чувство необъяснимого испуга. Особенно усиливается тревожное состояние, когда после заключения договора с Германией, начали исчезать некоторые немецкие эмигранты-коммунисты, не принявшие или не успевшие принять советское гражданство.
Мысли стать дипломатом почему-то оставили его. Их заменило более прозаичное. Он вспомнил свои школьные медицинские опыты и увлечение биологией. В августе 40-го Мориц — студент 1-го Московского мединститута…
Враг стоял в 120 км от Москвы. В эти самые тревожные и критические дни октября, когда над столицей нависла смертельная опасность и город охватила паника, 18-летний студент второго курса мединститута Мебель по партийному призыву записывается добровольцем в Коммунистический рабочий батальон Фрунзенского района Москвы. Позже эти батальоны были объединены в Московскую коммунистическую дивизию. Неделя на обучение самым простым навыкам: «шагом марш», «по-пластунски», «штыком коли», «бросай гранату». Марш-бросок на Волоколамское шоссе. Без теплого обмундирования. В ботинках с обмотками. Вооруженные изъятыми из исторического арсенала старыми французскими винтовками образца 1886 года системы Лебеля с ограниченным боеприпасом. Эта старинное 8 мм оружие заряжалось восемью патронами, загоняемыми с дульной стороны в ствольную коробку. И все же по тому времени это было оружие, с которым можно было воевать. В других дивизиях народного ополчения было еще хуже: бойцы были плохо вооружены или вообще не имели никакого оружия. Дивизия, в которую попал Мориц, получила хоть какое-то поражающее противника средство, потому что Волоколамскому направлению придавалось особое значение.
Впереди стояла насмерть дивизия генерала Панфилова, не допустившая прорыва вермахта к столице. Долгожданное наступление. Мориц пережил несколько атак, освобождая от гитлеровцев населенные пункты и деревни. Впервые увидел своими глазами злодеяния нацистов. Убитых и сброшенных в колодцы маленьких детей. Распятое у стены блиндажа, как Христос, обожженное тело полкового комиссара, под которым убегавшие солдаты вермахта развели костер. Сожженные дотла деревни. Трупы детей, стариков, женщин…
Самым страшным противником был жесточайший мороз, доходивший временами до 42 градусов. Согревались у подожженных убегавшими гитлеровцами домов.
Только в феврале 1942 года им выдали зимнее обмундирование — ватники, ватные штаны, теплое белье, валенки. А самое главное — они получили настоящие советские винтовки. К этому времени из 180 бойцов роты, в которой числился красноармеец Мебель, в живых вместе с ним осталось трое.
Командованию было известно, что родной язык красноармейца Мебеля — немецкий. Так он стал младшим политруком 7-го отдела
[110] 53-й армии и через передвижную звуковещательную установку приступил к агитационным передачам для солдат вермахта. Мориц все время на передовой, выдвигает громкоговорители ближе к немецким позициям, разъясняет солдатам истинные цели развязанной гитлеровским режимом преступной войны. Противник буквально гонялся за нашими громкоговорителями, бил «по площадям», иногда успешно. Мориц вспоминал, как его однажды спасла от гибели неожиданно появившаяся у него такая высокая температура, что он не смог выехать на передачу. Вместо него на передовую поехал представитель Национального комитета «Свободная Германия», который прибыл на фронт для работы и был вынужден заменить внезапно заболевшего Морица. Немцы сразу же открыли ураганный огонь. Один из снарядов разорвался рядом с передвижной звуковещательной установкой. Бывший лейтенант вермахта был тяжело ранен. «Для всех нас, — говорил Мориц, — это была большая потеря, так как он обладал голосом с нужными интонациями и звучанием и был очень изобретателен в работе».
