С особым удовольствием я вспоминаю одну встречу, проходившую в неформальной обстановке. В Московском зале переговоров на Спиридоновке над столом висела великолепная бронзовая люстра, увешанная сотней больших подвесок из горного хрусталя. При незначительном повороте головы можно было видеть, как подвески переливаются всеми цветами радуги. Это было очаровывающее зрелище. Я, ювелир-любитель, заметил эту люстру еще в первый день переговоров и захотел при первой же возможности получше рассмотреть эту великолепную вещь. На следующий день, во время короткого перерыва в переговорах, когда обе делегации разошлись по своим совещательным комнатам, я пошел в зал для переговоров и спокойно любовался прекрасной игрой цвета этой люстры.
Неожиданно дверь за моей спиной открылась. Когда я оглянулся, то увидел, как ко мне, доброжелательно улыбаясь, подходит Конрад Аденауэр. Он протянул мне руку и произнес: «Добрый день». Я ответил на приветствие. Все члены немецкой делегации, к моему удивлению, последовали примеру Канцлера и один за другим пожали мне руку. Я робко косился на дверь в ожидании моих соотечественников. К счастью, они зашли лишь несколько минут спустя, когда эта странная не предусмотренная протоколом церемония уже закончилась.
Правда, я должен отметить, что Министерство иностранных дел ФРГ не выразило мне особой признательности за мой труд переводчика. В вышедшей на Рейне объемной книге (более 1000 страниц) «Внешняя политика Федеративной Республики Германии» на странице 303 сказано лишь: «Запись о переговорах между немецкой и советской делегациями в Москве, во второй половине дня 10 сентября 1955 года. Присутствовали с немецкой стороны: господин Федеральный канцлер, господин Федеральный министр иностранных дел. С советской стороны: премьер-министр Булганин, господин Хрущёв, господин Семёнов. В качестве переводчиков: проф. Браун и советский переводчик…».
Во второй раз я почувствовал себя уязвленным, когда немецкое посольство в 1993 году отказало мне во въездной визе. Одно мюнхенское издательство пригласило меня приехать в ФРГ на два-три месяца, для того чтобы я перевел на немецкий язык «Политические воспоминания» Фалина. Но мне не позволили приехать. Необъяснимость этого состоит в том, что я после выхода на пенсию в 1983 году уже семь раз побывал в Германии. Три раза я приезжал в ГДР, два раза — в ФРГ. И два раза уже успел побывать в объединенной Германии. Нелегально? Боже упаси! С визами, выданными посольством ФРГ в Москве. Я что же стал нежелателен только в 1993 году? Дружескую же услугу моему старому знакомому Фалину я смог оказать только частично, не выезжая из Москвы.
ВЫВЕРТЫ ДИПЛОМАТИИ. 1955 год
Вскоре после отъезда делегации Аденауэра в Москву приехала делегация ГДР во главе с Вальтером Ульбрихтом. Это был своего рода дипломатический и международно-правовой противовес в германо-советских отношениях. 20 октября, по окончании переговоров, был подписан договор об отношениях между ГДР и СССР, по которому Советский Союз передал ГДР полный суверенитет и упразднил аппарат Верховного комиссариата. Вечером в Кремле в честь делегации ГДР должен был состояться ужин.
В зале, в котором перед этим проходило подписание договора, собрались гости. Молотов, Булганин, Микоян и Семёнов стояли у входа. По их виду было заметно, что они озабочены какой-то протокольной проблемой. Это можно было понять из их высказываний. По мнению Молотова, проблема была деликатная. Дело заключалось в том, что как раз в тот же день в Москву прибывал еще один высокий гость — президент Финляндской Республики Юхо Кусти Паасикиви. Будет ли корректно пригласить на прием и его? Знакомы ли непосредственно друг с другом Паасикиви и Ульбрихт? Если нет, то следует ли кому-нибудь из советских руководителей постоянно сопровождать финского гостя.
Я слышал все это и решил вмешаться в разговор. «Вячеслав Михайлович, извините, пожалуйста, но Ульбрихт и Паасикиви еще до войны были между собой на ты». «Это правда?» — спросил Молотов. «Правда. Оба были активными антифашистами. Я это знаю от Макса Рейманна». Молотов повернулся к своим коллегам: «Попробуем». Булганин согласился.
Вечером собрались гости. Зал был полон. Ульбрихт сидел за столом в президиуме вместе с советским руководством. Место справа от Ульбрихта оставалось пустым. Я сидел как на раскаленных углях. Паасикиви еще не появился. Он отклонил приглашение? Или просто опаздывает? Я взглянул на свои часы. Нет, у него еще есть пять минут. В этот момент я заметил легкое движение в президиуме. Я посмотрел направо. Слава Богу! Вошел Паасикиви. Он направился прямо к столу президиума. Ульбрихт поднялся со своего места. Теперь его заметил и финн. Широко расставив руки, он поспешил навстречу Ульбрихту. Прямо перед президиумом они обнялись и сильно похлопали друг друга по плечу. Я почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение.
На этом приеме произошел еще один примечательный эпизод. В зале приемов царила непринужденная, дружественная атмосфера. Произносились многочисленные тосты. Приблизительно в середине вечера слово предоставили Паасикиви. Мне придется перед изложением его тоста упомянуть о том, что в середине сентября Советский Союз отказался от советской военно-морской базы Порккала-Удд и вернул ее Финляндии. Именно с этого Паасикиви и начал свой тост. Он сердечно поблагодарил за возвращение этого острова. Говорил он очень медленно и чрезвычайно сильно заикался. Вдруг он повысил голос и крикнул в зал: «Но м-м-мы ни-ни-когда не от-отдадим Советскому Союзу кусок исконной финской з-з-земли!» В Кремлевском зале воцарилась гробовая тишина, как перед бурей. Лица советских товарищей в президиуме помрачнели. Я навострил уши. И Паасикиви закончил свою фразу: «.. на котором расположено финское посольство в Москве». Зал взорвался громовыми аплодисментами, публика весело хохотала. Улыбнулся даже Молотов, а я быстро опрокинул рюмочку… Черт побери, едва успели!
ПОДОЗРИТЕЛЬНО. 1955 год
Возвращаясь в июле 1955 года после визита в Лондон, Николай Булганин и Никита Хрущёв посетили ГДР. Они побывали в различных городах, осмотрели предприятия. На химическом комбинате Буна состоялся большой митинг, на котором перед семью-десятью тысячами работников Хрущёв выступил с речью. Советские государственные деятели и руководство ГДР стояли на импровизированной трибуне. Хрущёв говорил экспромтом, без какого-либо заранее написанного текста, о международном положении и необходимости разрядки. Тему отношений между Советским Союзом и США он завершил призывом: «Давайте соревноваться в том, кто больше произведет, больше пшеницы, молока, мяса».
На митинге Никиту Сергеевича переводил Вернер Эберляйн, бывший тогда сотрудником аппарата ЦК СЕПГ. После слов «Давайте соревноваться в том, кто больше произведет» Эберляйн сделал продолжительную паузу. Тысячная толпа спонтанно отреагировала громкими криками и аплодисментами. Я стоял внизу перед трибуной и заметил, что реакция людей привела находившихся на трибуне уважаемых гостей в чрезвычайное замешательство. Хрущёв, заметно смущенный и озабоченный, оглянулся по сторонам, но никто не мог ответить на его вопрос. И тут в громкоговорителе загремел голос Эберляйна, переводившего вторую часть фразы: «…больше пшеницы, молока, мяса». По толпе, казалось, прошел вздох облегчения. Я посмотрел на трибуну. Олег Трояновский, помощник Хрущёва, нахмурившись, как бы спрашивал меня, что это все должно означать. Я быстро поднялся на трибуну и пояснил, что неожиданная реакция людей вызвана неверной паузой при переводе. Участники митинга, вероятно, предположили, что Хрущёв предложил США посоревноваться в производстве оружия. Я обещал зафиксировать позднее пометкой соответствующее место в выступлении, которое я стенографировал, чтобы, может быть, успокоить Хрущёва, если он более обстоятельно заинтересуется этим делом.
