Как правило, назначение на должность посла — повышение по службе. В случае Первухина это назначение было равносильно служебной ссылке, из которой отправленный туда никогда не мог вернуться на прежнее место. Первухин был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, он прибыл в Берлин с личной охраной и другими привилегиями. Причины мы узнали позднее от него самого. Первухин рассказал нам, что, когда на Политбюро принималось решение о создании совнархозов, он проголосовал против этого. Хрущёв воспринял это как персональный выпад против себя. И Первухина сняли с должности.
Были десятки подобных случаев «служебных ссылок» в зарубежные страны, жертвами которых стали министр иностранных дел СССР Молотов, а позднее Катушев, бывший моим начальником в отделе ЦК и секретарем ЦК КПСС. А теперь вот и Первухин. Эту сторону практики в советской внешней политике я никогда не мог понять. Для меня всегда оставалось загадкой, почему одновременно с назначением нового посла в иностранное государство, с которым следовало развивать отношения, ни с того ни с сего наносилась публичная оплеуха. Это означало не что иное, как «примите, пожалуйста, как доверенное лицо нашего государства человека, которого наше правительство не может ни использовать, ни терпеть». Странным образом, если я не ошибаюсь, в выдаче агремана не было отказано ни разу. Напротив, ГДР, Куба и Монгольская Народная Республика послушно и молчаливо принимали каждого, кого к ним посылали.
Первухин не заслуживал подобного оскорбительного отлучения. В свои 64 года он имел отменное здоровье, был очень активен и работоспособен. Даже после своего исключения из Политбюро он держался с большим достоинством, что производило особое впечатление на меня и многих моих коллег. Первухин был блестящим специалистом в области энергетики, и это принесло большую пользу экономике ГДР. В начале 1960-х годов на некоторых электростанциях ГДР, работавших на буром угле, произошли странные взрывы, повлекшие за собой человеческие жертвы. На одной из встреч Вальтер Ульбрихт пожаловался на это и попросил совета у Первухина. Тот тут же захотел осмотреть несколько буроугольных электростанций. Примерно через два месяца он приехал к Ульбрихту и рассказал ему о результатах своих технических расследований. Советский посол предложил провести совещание представителей всех угольных электростанций ГДР, на котором он доложил о своих предложениях. Причиной взрывов, по мнению Первухина, было то, что руководство предприятий не проводило каких-либо профилактических мероприятий, предотвращавших скопление больших масс угольной пыли. После совместного совещания взрывы прекратились.
Когда в 1962 году истекал срок его пребывания в должности посла, Первухин незадолго до своего возвращения в СССР попросил меня купить ему в Западном Берлине одну книгу. Она называлась, если я правильно припоминаю, «Эксплуатация тепловых электростанций». Книга эта насчитывала приблизительно 1000 страниц и стоила около 80 дойчмарок, что даже для советского посла составляло немалую сумму. Накануне отъезда Первухина я зашел в его рабочий кабинет. На письменном столе лежала вышеупомянутая толстая книга. Я взял ее в руки и из любопытства полистал. Первухин уже прочитал примерно 100 страниц, поля их были заполнены пометками и схемами. Встречались также и вопросительные знаки. Некоторые абзацы были отчеркнуты красным карандашом. Первухин, присутствие которого я сперва не заметил, кашлянул. Он давно уже молча наблюдал за мной. Я смущенно промямлил, что его успехи в немецком языке произвели на меня глубокое впечатление. Михаил Георгиевич тоже был смущен и сказал, что изучение этого тома он закончит в Москве.
Следующим вечером мы провожали Первухина и Амалию Израилевну, его супругу, в Москву. На Восточном вокзале были только Юлий Квицинский, мой московский друг Борис Михайлов и я. Незадолго до того, как тронулся его поезд, Первухин задумчиво сказал, имея в виду сменяющего его на посту посла Петра Абрасимова: «Будьте осторожны, это человек, который идет по трупам». Тогда мы еще не подозревали, как он был прав.
ХРУЩЁВ, ОЛЛЕНХАУЭР И ПАПИРОСА. 1959 год
В начале 1959 года была согласована встреча в Берлине Никиты Хрущёва и председателя Социал-демократической партии Германии Эриха Олленхауэра. Вилли Брандт 30 лет спустя написал в своих воспоминаниях, что «результатов это не дало»
[4]. Это, возможно, и верно. Примечательным и совершенно необычным было тем ни менее начало этой встречи, где обнаружился своенравный характер Хрущёва.
Беседа с глазу на глаз началась в вестибюле посольства в Берлине. Едва лишь оба партийных лидера встретились, Хрущёв произнес: «Это хорошо, что вы пришли ко мне, первому секретарю Коммунистической партии Советского Союза! Рабочий класс Германии высоко оценит ваш мужественный шаг!»
Такого рода вступление смутило Олленхауэра. Маленькие капельки пота выступили у него на лбу. Он вытер их носовым платком и попытался двумя пальцами достать из пачки предложенную ему папиросу. Но у него ничего не вышло. Его пальцы дрожали, и папироса ломалась на части. Он сделал еще несколько попыток и все с тем же успехом, почти половина содержимого пачки рассыпалась. Хрущёв продолжил: «Как мы будем называть друг друга: товарищ или господин?» — «Пожалуй, товарищ», — сказал Олленхауэр нервно и сунул себе в рот папиросу. Я чиркнул зажигалкой и поднес ему огонь, но слишком поздно заметил, что папироса вставлена в рот обратным концом. Мундштук сразу же вспыхнул. Эрих Олленхауэр взволнованно потушил его и взял новую папиросу. Я снова предложил ему огонь, и он наконец-то прикурил. Олленхауэр наслаждался папиросой, а я — всей этой сценой.
БРЕЖНЕВ И ХОНЕККЕР. 1960-е годы
Я впервые увидел Брежнева в начале 1960-х, когда он приехал в ГДР и выступал в Бюнсдорфе (это недалеко от Берлина), где тогда размещалось командование Группы советских войск (ГСВГ). С тех пор в качестве переводчика в течение многих летя имел возможность близко общаться с ним. Но эта первая встреча особенно запомнилась и оставила в памяти неизгладимое впечатление.
Представьте себе громадный зал, заставленный столами, за которыми разместилось человек пятьсот высшего командного состава и старших офицеров ГСВГ. При появлении Леонида Ильича, как положено по уставу, последовала команда: «Товарищи офицеры!»
Когда все сели, нам открылось неожиданная картина: перед каждым стол граненый стакан водки и тарелка с закуской. Брежнев занял свое место. Перед ним поставили такой же стакан с закуской. Произнеся краткий, но весьма выразительный тост, он не просто выпил, а мгновенно проглотил содержимое стакана. Казалось, он просто опрокинул его в себя. И что примечательно, он даже не прикоснулся к великолепной закуске, а, как принято было, особенно у военных, обошелся «мануфактуркой», то есть прикоснулся тыльной стороной ладони к губам и сразу же открыл совещание. Можно быть уверенным, что после таких жестов армия просто боготворила его. С той встречи он остался в моей памяти как сильный красивый мужик, поражающий присутствующих какой-то неудержимой удалью. С годами эта удаль постепенно куда-то исчезла, как и русская мужская лихость при застольях…
