Запомнились мне и встречи Брежнева с высшим руководством ГДР, особенно с последним лидером, Эрихом Хонеккером. Он совсем не был нашим другом, как в те годы его рисовали наши СМИ. Вот одно из его высказываний в узком кругу своих соратников по партии и государству, которое доверительно передавали мои немецкие друзья: «СССР — большая страна. Никто на Западе не знает, как живут советские люди. И всем наплевать, как они живут. А мы на виду. На стыке социализма и капитализма. Поэтому СССР обязан нам помогать». Или такое: «На хрена мне ездить в Крым, где я должен выслушивать какие-то лекции». Как переводчик, многократно присутствовавший на встречах наших лидеров с немецкими друзьями, я никогда не замечал никаких нравоучений.
Напротив, это всегда был дружеский, товарищеский обмен мнениями.
Когда Хонеккер приезжал в Крым, он обычно посещал дачу Брежнева по приглашению последнего, но иногда и сам принимал высокого гостя, встречая его на крыльце. Леонид Ильич выходил за пару десятков метров из машины и, идя навстречу Хонеккеру, как всегда дружелюбно улыбаясь, кричал: «Ну, поможем, поможем!», заранее зная, что наши немецкие друзья будут обязательно просить помощи. Эрих делал вид, что не понимает, о чем так громко говорит Леонид Ильич, но спустя какое-то время действительно просил помочь Республике. Вот такая «братская помощь» и мешала Советскому Союзу обращать больше внимания на собственную экономику.
В ГОСТЯХ У ПОЛИТОФИЦЕРОВ НАЦИОНАЛЬНОЙ НАРОДНОЙ АРМИИ. 1962 год
Как первого секретаря и пресс-атташе советского посольства в Берлине, меня часто приглашали выступать с докладами. В октябре 1962 года руководство Военной академии ГДР попросило меня прочитать лекцию на тему «Мирное сосуществование и германосоветские отношения». Правда, как раз в тот момент не было уверенности, что мир будет сохранен. Моя поездка пришлась на самый пик Карибского кризиса. Я прибыл в Дрезден, где находилась академия, на следующий день после того, как наши корабли получили приказ повернуть назад. По пути в Дрезден я узнал из одной радиопрограммы о сравнительно благоприятном повороте событий.
Мою лекцию слушали будущие высшие политофицеры Народной армии ГДР. После моего доклада, продолжавшегося приблизительно 30 минут, один майор в ходе дискуссии задал мне вопрос: «Вы только что сказали, что приказ вашим кораблям отправиться в обратный путь — это компромисс. Верно?» Другой офицер добавил: «Однако слово “компромисс” не было использовано советским руководством. Вы не боитесь, что после возвращения в посольство у вас будут серьезные трудности?»
Я осведомился, есть ли еще другие мнения на этот счет. Один майор объяснил: «Среди наших офицеров существуют различные оценки произошедшего. Часть офицеров придерживается мнения, что Советский Союз в борьбе с США потерпел поражение. Другие думают, что СССР одержал в ней победу». Спрашивавший причислял себя к тем офицерам, которые считали, что было поражение.
Я быстро обдумал сложившуюся ситуацию и сказал, что хочу попробовать устранить имеющуюся неопределенность. Далее последовало по смыслу то, что я по возвращении из Дрездена изложил послу Первухину следующим образом: «Вместо того чтобы беспокоиться о моем благополучии, им следовало бы позаботиться о своем собственном будущем. Они же все будущие политработники! Они должны учиться самостоятельно оценивать события мировой политики, а не ждать установок сверху». Еще в тот вечер я призвал моих слушателей из Военной академии взять в руки работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме»: «Перечитайте ее два-три раза, и вы научитесь думать самостоятельно».
После лекции начальник академии пригласил меня в свой кабинет. Там собрались несколько генералов и высших офицеров из руководства академии. Пили коньяк и кофе. После того как бокалы были наполнены, генерал-полковник нагнулся ко мне и прошептал на ухо: «Я тоже думаю, что это был компромисс». Мы выпили за это.
Через неделю в Москве состоялось заседание Верховного Совета СССР. Министр иностранных дел Андрей Громыко заявил в своем выступлении, что Карибский кризис разрешился компромиссом. На следующий день меня вызвал к себе посол Первухин и рассказал, что ему сегодня позвонил начальник Военной академии имени Фридриха Энгельса. «Твой доблестный генерал, — сказал мне Первухин с усмешкой, — благодарил за то, что мы прислали ему такого сведущего лектора».
СОФИ ЛИБКНЕХТ — МОЯ УЧИТЕЛЬНИЦА НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА. 1962 год
Мое участие в переговорах и встречах требовало непрерывного повышения квалификации. Поэтому мне разрешалось иметь по моему выбору одного преподавателя немецкого языка, работа которого оплачивалась посольством. О моих познаниях в немецком языке несколько лет заботился господин Альтенполь, с которым мы в конце концов сдружились. Это было еще в 1950-е годы, когда послом был Пушкин. В 1960-е годы уроки мне давала Софи Либкнехт. Вдова Карла Либкнехта, по ее словам, не очень-то любила руководство ГДР. Но о причинах этого она говорить не хотела.
Во время занятий мы часто беседовали ради собственного удовольствия. Софи Либкнехт была гражданкой СССР. На вопрос, почему она не переедет жить в ГДР, она ответила, что привыкла к московской атмосфере и не представляет себе жизни без своих московских друзей и Большого театра.
Летом 1962 года я попросил посла Первухина разрешить мне показать Софи Либкнехт Западный Берлин. «Нет проблем», — ответил он. Таким образом, в один из вечеров мы отправились в Западный Берлин. Приблизительно час мы колесили на автомобиле по городу во всех направлениях, посетили крупнейший в городе универмаг КДВ. На Курфюрстендамме Софи попросила остановить машину. Мы вышли на правую сторону улицы напротив неоновой рекламы фирмы «Саламандра». «О, Александр, Александр, здесь все выглядит так же, как и раньше! Невозможно поверить. Только того дома, в котором мы жили с Карлом, больше здесь нет. Это было давно, очень давно». Ее глаза наполнились слезами.
Я постарался отвлечь ее от печальных мыслей: «Софи, вы, наверное, проголодались?» — «Честно говоря, да», — заметила она, и мы отправились в близлежащее кафе. Потом мы вернулись в Восточный Берлин. В дальнейшем мы с ней совершали такие «заграничные поездки» еще дважды.
ЦИРК АБРАСИМОВА. 1964 год
Да, конечно же! Я в восторге от цирка. Акробат прекрасен! — звучит как музыка в моих ушах. Но в последующей истории речь идет не о немецком цирке, а об одном из советских послов. Он пребывал в столице ГДР с 1962 по 1971 и с 1975 по 1983 год.
Козьма Прутков сказал: «Что могут сказать о тебе хорошего, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?» Советский посол в Берлине, Петр Андреевич Абрасимов решил опровергнуть это умное изречение. Он увековечил свое имя еще при жизни тем, что велел установить в фойе советского посольства на Унтер-ден-Линден мраморную мемориальную доску, надпись на которой упоминала его имя дважды.
На коктейле в советском посольстве в Бонне по случаю приезда А. Богомолова и отъезда пресс-атташе Г. Владимирова. В центре — Нина Богомолова. ФРГ, Бонн 1966 год
