Вскоре к зданию подъехали два черных «мерседеса». Из первой машины вышел Алерс, а из второй — Гюнтер Гаус, главный редактор журнала «Шпигель». Мы поприветствовали друг друга, причем Алерс обратился к Гаусу и ко мне с вопросом: «Вы знакомы друг с другом?» Я ответил: «Только односторонне. Господин Гаус знает меня, а я никогда не имел чести быть знакомым с ним». Гаус взглянул на меня вопросительно и сказал, что он меня не знает. «Как это?» — повернулся ко мне Алерс. «То, что говорит господин Гаус, не соответствует истине, — пояснил я свое утверждение, — или следует полагать, что главный редактор журнала “Шпигель” не знает людей, о которых поручает напечатать подробную статью?»
28 апреля именно в «Шпигеле» была опубликована большая статья обо мне. Она называлась «Пресс-атташе как агент КГБ». Казалось, в редакции журнала знали все обо мне, о моей семье, о моей жизни.
«Следует согласиться, что его ответ звучит убедительно», — искусно закончил Алерс мое представление Гаусу. Он попрощался с Гаусом и пригласил меня в свой кабинет, располагавшийся на втором этаже.
Статс-секретарь поделился со мной интересными сведениями, которые сформировали основу моего отчета. Приведу здесь только один маленький пример того, что рассказал мне тогда Алерс: незадолго до ввода советских войск в Чехословакию учреждения Федерального ведомства печати перехватили сообщение одной нелегальной чешской радиостанции о вводе советских военных подразделений в Чехословакию. Это произошло среди ночи. После короткого раздумья Алерс решил разбудить канцлера Кизингера. Когда на следующее утро представители компетентных органов представляли свои очередные доклады, один из сотрудников разведывательной службы повторил ночное сообщение. Канцлер движением руки прервал его и сказал лишь: «Это мне уже известно». У докладчиков от удивления вытянулись лица. Алерс спросил у меня: «Как ты думаешь, Александр, осмелился бы кто-нибудь у вас среди ночи поднять генерального секретаря из теплой постели из-за такого “пустяка”?»
Тогда я не знал ответа на этот вопрос, а сейчас у нас больше нет генерального секретаря.
«Шпигель». № 18, 28 апреля 1969 года
Друг Саша
Когда Александр Я. Богомолов, 46 лет, ведет со своим гостем наулице Рейнвег, дом 12, в Бонне беседы на политические темы, он на полную мощность включает в своей жилой комнате три источника звука: телевизор, радиоприемник «Сателлит» фирмы «Грюндиг» и дуальный проигрыватель.
Шумовая завеса имеет для Богомолова конспиративный смысл: он полагает, что в его скромно обставленной квартире установлены «жучки» (на жаргоне секретных служб — подслушивающие устройства) или что в запаркованных перед дверями его дома автомобилях находится подслушивающая аппаратура западных органов безопасности.
Интерес контрразведки, по меньшей мере, к одной из сторон осуществляемой Богомоловым деятельности не случаен, поскольку исполняемая этим русским в Бонне функция имеет двоякий характер. Официально он представляется как атташе по вопросам печати в ранге советника в советском посольстве в Ролан-дсеке, на Кобленц-штрассе, дом 28. Неофициально он использует свой дипломатический иммунитет в интересах своего конспиративно-подрывного хозяина — советской секретной службы, Комитета государственной безопасности (Комитет государственной безопасности — КГБ; насчитывает от 600 тыс. до одного миллиона сотрудников; руководитель — Юрий Владимирович Андропов; по оценкам американского ЦРУ, ежегодный бюджет зарубежной шпионской деятельности составляет восемь миллиардов марок).
Офицер секретной службы Богомолов находится в подчинении у 1-го главного управления (руководитель — генерал-лейтенант Александр М. Сахаровский; 10 тыс. штатных сотрудников) — активной зарубежной разведывательной службы КГБ, сравнимой с немецкой Федеральной разведывательной службой и американским ЦРУ.
Богомолов — умный, интеллигентный, остроумный, в необходимых случаях чрезвычайно коммуникабельный человек — и в секретной службе действует по нескольким направлениям: он использует свои отношения с представителями политической жизни и промышленности в интересах подотдела по сбору информации в 1-м главном управлении КГБ.
Как никто другой из русских в советском посольстве в Бонне, он весьма непринужденно вращается в федеральных общественных кругах. Здесь Богомолов, заядлый рыбак и любитель стрельбы по тарелочкам, изучает своих собеседников на предмет их пригодности для секретной службы Москвы в качестве богатого источника информации или агента влияния в пользу Советов.
Ибо Богомолов, говорящий по-немецки на нескольких диалектах, переводит в интересах советской политики также директивы группы Д — «Дезинформация» (руководитель — Иван И. Агаянц) — специального подразделения секретной службы Москвы по распространению за рубежом сфальсифицированной и вводящей в заблуждение информации.
В качестве состоящего на службе этого преследующего подрывные цели коллектива Богомолов допустил недавно языковый ляпсус, запустив в немецкую общественность предназначенное только для внутреннего употребления в КГБ понятие «дезинформация». Выступая 14 марта перед боннскими журналистами, этот дезинформатор сказал, что федеральное правительство путем «дезинформирующих» сообщений искаженно передало содержание бесед между канцлером Куртом Георгом Кизингером и советским послом Семеном К. Царапкиным.
На днях Богомолов распространил в боннских кругах целенаправленную версию, согласно которой правительство Кизингера подчиняется американскому нажиму. Богомолов утверждал, что по указанию посольства США боннское Министерство иностранных дел должно было отклонить компромиссные предложения Москвы об установлении германо-советского воздушного сообщения.
Шарм, с каким офицер КГБ умеет собирать сведения и распространять дезинформацию, при обмене ударами может быстро превращаться в жесткость, которой теннисист Богомолов производит впечатление также у сетки на площадке в американском клубе в Бад-Годесберге. То, что он не всегда придает значение обходительности, этот советский человек обнаружил в конце прошлого месяца при выполнении в Министерстве иностранных дел в Бонне приказа отдела кадров центра секретной службы в Москве (руководитель — генерал майор Василий В. Мозжечков).
Русские в Бонне уже дважды обращались к Министерству иностранных дел с необычным требованием передать им копию полицейского сообщения о смерти вследствие несчастного случая руководителя советской секретной службы в Федеративной Республике Юрия Никаноровича Воронцова 25 февраля на улице Ми-литерринг в Кельне («Шпигель», № 12, 13 за 1969 г.).
Сначала с просьбой передать такой рапорт к Министерству иностранных дел обратился советский посланник Александр П. Бондаренко. Затем посол Царапкин спросил о полицейском протоколе даже министра иностранных дел Вилли Брандта.
Но чиновники МИДа не хотели реагировать опрометчиво, потому что из своего опыта знали, что и московская милиция не передает немецким дипломатам свои внутренние рапорты. В конце концов, в здании МИД на Вертштрассе, дом 3, появился Богомолов. Но не для того, чтобы посетить ответственного за работу с атташе по печати старшего советника Юргена Руфуса. Напротив, офицер КГБ пробился к исполняющему обязанности заведующего 2-м политическим отделом МИД, министериаль-директору Ульриху Заму и резким тоном потребовал от него передать наконец отчет из Кельна о происшествии.
