Всему этому предшествовал один эпизод, придавший теме моего доклада интересный фон. За три дня до доклада в наше посольство приехал представитель концерна БМВ и объяснил, что хочет говорить с пресс-атташе. Как выяснилось, он приехал по рекомендации начальника боннской полиции. Он предложил предоставить посольству на один месяц совершенно бесплатно автомобиль БМВ-2800. Тут же он позвал меня на улицу осмотреть машину. Я сел в нее и принялся с удивлением рассматривать приборную панель. Особенно поразил меня спидометр с указанием максимально возможной скорости в 220 км/ч. В таком экипаже я не ездил ни разу в жизни, да даже внутри мне не доводилось сидеть. Было совершенно исключено, чтобы посольство или кто-либо из его сотрудников могли бы позволить себе приобрести такое авто. Я попытался объяснить это представителю концерна. Но он пояснил, что предоставление машины можно рассматривать как рекламный подарок фирмы. Единственное, что ожидал от нас концерн, предоставляя автомобиль, было то, что, в случае если авто нам понравится, мы в дальнейшем будем отдавать ему предпочтение перед другими фирмами. По моему совету посол Царапкин решил принять это транспортное средство. Мы поделили все время, в течение которого могли использовать эту машину, на четырех сотрудников посольства, по неделе каждому. Мне выпала последняя неделя сентября. Так что я отправился в Любек рассказывать о мирном сосуществовании именно на этом БМВ.
В РОЛИ КИТАИСТА. 1970 год
Осенью 1970 года в посольство обратился один немецкий корреспондент. Он собирался написать книгу о Вилли Брандте, и тот предложил ему, за неимением других возможностей, сопровождать его в поездках в ходе предвыборной кампании. Мне он хотел задать лишь один вопрос; «Как будет реагировать советское правительство на установление дипломатических отношений между Федеративной Республикой Германией и Китаем?» Я дал такой ответ, который считал допустимым: «Федеративная Республика Германия — суверенное государство и вольна сама решать, как ей правильно поступать». Я добавил, что Советский Союз в подобных случаях ведет себя так, чтобы не причинить вред отношениям с третьими странами.
Об этом разговоре я поставил в известность посла Царапкина. Семен Константинович предложил запросить Министерство иностранных дел, достаточно ли полно и правильно мы ответили на поставленный вопрос. Через два дня из Москвы пришел позитивный ответ. Послу, правда, при этом поручили специально следить за развитием немецко-китайских отношений. Семен Константинович с улыбкой показал мне это сообщение. «Вот тебе и карты в руки. С сегодняшнего дня ты наш синолог (китаевед). Тебе уже доводилось бывать в Китае?» — «Нет еще. Но моя жена была там в 1949 году и позднее еще два раза, как член женской делегации». Несколько дней спустя в посольство опять приехал мой новый знакомый, тот самый корреспондент. Он спросил, можно ли рассматривать мой ответ как официальную позицию СССР по этому вопросу. «Конечно!» — ответил я с уверенностью, не упомянув, однако, о посланном в Москву запросе.
В течение нескольких месяцев мне пришлось заниматься вопросом об изучении Китая в Федеративной Республике Германии. Я посетил пять крупных институтов в Гамбурге, Мюнхене и других городах, где занимались этой проблемой. Работа по изучению этого вопроса доставила мне большое удовольствие. Я хорошо помню, какое сильное впечатление произвела на меня та глубина, с которой в Западной Германии занимались исследованием Китая. В Гамбурге, например, электронные базы данных содержали всю имеющуюся информацию по Китаю, и это еще в то время, когда не было персональных компьютеров! Это внушало уважение. Между прочим, таким путем я также узнал, что в Западной Германии в то время насчитывалось около 400 китайских ресторанов с китайским персоналом. Китайцы в свою очередь наверняка уже очень много узнали о Федеративной Республике Германии.
Из Москвы вскоре пришло распоряжение всем представительствам СССР за границей собирать информацию о взаимоотношениях стран, в которых они работают, с Китаем.
СИБИРЬ НАЧИНАЕТСЯ ПРЯМО ЗА МОСКВОЙ. 1970 год
Советская сборная по теннису победила в четвертьфинале Кубка Дэвиса в Дюссельдорфе со счетом 3:2 команду Федеративной Республики Германии. Игра проходила под патронатом господина Хенкеля, одного из руководителей химического концерна БАСФ. В честь советской команды был дан обед, на котором присутствовал советский посол Царапкин с супругой. Я сопровождал их.
За столом царила явно праздничная атмосфера. Ее не в последнюю очередь создавали роскошные цветы на столиках, большие плоские золотые тарелки, стоявшие под фарфоровой посудой, и позолоченные столовые приборы. Слева от меня сидела супруга патрона. Тихо разговаривая, мы постепенно все лучше узнавали друг друга. Госпожа Хенкель поинтересовалась, сколько у меня детей, чем занимается моя жена, хорошо ли я чувствую себя в Германии и так далее. Мои вопросы были не менее вежливые и скромные. Но я чувствовал, что меня что-то отвлекает. Этим «чем-то» были очаровательные драгоценные украшения госпожи Хенкель: золотые кольца с сияющими бриллиантами, сказочными изумрудами и рубинами. Ее шею украшало обворожительное колье. Это богатство потрясло мое воображение страстного ювелира.
«Господин Богомолов, можете ли вы ответить мне на два вопроса? Только будьте, пожалуйста, откровенны», — попросила госпожа Хенкель. «Ну конечно же, сударыня! Вы можете задать даже больше, чем два вопроса», — ответил я великодушно и с любопытством стал ждать.
«Скажите, пожалуйста, Сибирь расположена ближе или дальше пригородов Москвы?» — «А какой второй вопрос?» — «Узбекский язык — диалект русского языка или отдельный национальный язык?»
Я задержал дыхание, потому что не знал, как мне на это реагировать. Я попробовал понять по ее глазам, говорит ли она всерьез. Возможно, госпожа Хенкель изволит шутить? Но она не подала виду, ее глаза были серьезны и чисты. Поэтому, совершенно обнаглев, я бойко ответил: «Москву окружает кольцевая автомобильная дорога, за этой дорогой как раз и начинается Сибирь. Русский язык, — продолжал я, — самый богатый на земле (что, возможно, и не было ложью) и имеет множество диалектов. Например, армянский, грузинский, еврейский и другие». Она не разгадала моей злой шутки и сказала в заключение: «Я так и думала».
Потом, обдумав свое поведение, я пришел к выводу, что оно было правильным. Если бы я ответил ей, что Узбекистан как государство почти на полтора тысячелетия старше, чем Россия и Германия, а Сибирь лежит за Уральскими горами и принадлежит к другой части света, она бы истолковала мои слова как чистую издевку. В сущности, думал я, у нее достаточно денег для того, чтобы иметь достаточный образовательный уровнь.
Этими мыслями я и по сей день успокаиваю свою совесть.
ФАЛИН В БОННЕ. 1971 год
В 1971 году я должен был возвращаться в Москву. В среднем пребывание советского дипломата за границей продолжалось тогда пять лет. Точного правила на сей счет не существовало. Во всяком случае, ностальгия мучила меня все сильнее. Мы с женой уже начали собирать чемоданы, когда в Бонн прибыл наш новый посол Валентин Фалин. Он попросил меня задержаться в Бонне еще на годик и помочь ему наладить контакты со средствами массовой информации. Нина и я приняли предложение и согласились и позднее не пожалели об этом. Ведь наступали новые времена.
