Семен Константинович Царапкин, предшественник Фалина, был вполне опытным дипломатом, но его опыт был приобретен во время холодной войны. В 1969 году к власти в Федеративной Республике Германии пришли социал-демократы, и на горизонте забрезжила надежда, что отношения между Советским Союзом и ФРГ смогут впредь развиваться быстро и конструктивно. Западногерманская пресса дралась за возможность представить нового советского посла. Вскоре его пригласил к себе западногерманский Союз журналистов. Встреча состоялась в Федеральном ведомстве по печати ФРГ. Игра в вопросы и ответы продолжалась в течение полутора часов, и обе стороны остались ею довольны. Порядка ста присутствовавших на встрече журналистов задали десятки вопросов, и среди них те, что имели целью испытать нового человека Москвы. Своей непринужденной манерой держать себя Фалин завоевал большую симпатию. Так, на вопрос: «Каковы ваши отношения с Китаем?» — он с улыбкой ответил: «Лучше, чем у вас. Мы хотя бы поддерживаем дипломатические отношения». Присутствовавшие отдавали должное его находчивости в принятой в Германии манере — стуча рукой по столу. Прежде в мои задачи входила запись официальных переговоров в Бонне и Берлине, а также составление проектов телеграмм. Но не при Фалине. На мой вопрос: «Должен ли я что-нибудь записать?» — он всегда отвечал: «Нет, спасибо, я сделаю это сам». И так получилось, что я никогда не знакомился с записями и телеграммами Фалина. Как говорится, о чем не знаю, то меня не волнует.
За последующие месяцы сильного интереса средств массовой информации к Фалину он познакомился почти со всеми издателями и главными редакторами авторитетных немецких газет и журналов. Среди них были Рудольф Аугштайн, Генри Наннен, Ф. и Е. Бурда, издатели газет «Франкфуртер Альгемайне», «Форвертс» и других. Вообще говоря, переводчик Фалину был совсем не нужен, он свободно говорил по-немецки. Несмотря на это, я время от времени сопровождал его. Так, он взял меня на свою первую встречу с федеральным канцлером Вилли Брандтом. Я переводил Брандта на русский язык, а Фалин использовал это время для того, чтобы глубже обдумать свой ответ. В этом, пожалуй, и заключался смысл моего присутствия на его переговорах. На встрече Брандт — Фалин у меня была возможность внимательно наблюдать за обоими партнерами по переговорам. Было очевидно, что они мало-помалу обретают искреннее уважение и симпатию друг к другу. В отношениях Брандта и Царапкина, похоже, отсутствовало и то и другое.
Мои личные отношения с Фалиным были и остались очень дружескими. Следующие эпизоды существенно содействовали моему уважению к прежнему коллеге, а с недавнего времени и начальнику.
В 1980 году мы с женой решили провести часть нашего отпуска в Ленинграде. Мы побывали в Эрмитаже и посетили там его тогдашнего директора Пиотровского, всемирно известного археолога и востоковеда, долгие годы дружившего с Фалиным, который тоже был ленинградцем. Между прочим, и сам Фалин великолепно знал историю искусства. Ему хорошо были известны стили в живописи и направления в изготовлении изделий из стекла и фарфора, а также мебели. Я представился секретарше директора и спросил, можно ли коротко передать Пиотровскому привет от Фалина. Имя Фалина сотворило чудо! В следующий же момент дверь распахнулась и перед нами стоял директор. Он поздоровался с нами и пригласил нас к себе, чтобы помочь ему расправиться с великолепными холодными закусками, от которых за недостатком времени был вынужден отказаться один высокопоставленный гость.
Во время еды хозяин справился о самочувствии Фалина и сказал задумчиво: «Если бы мне пришлось кому-то передать руководство Эрмитажем, то только Валентину Фалину».
«Шпигель». № 15, 1972 год. Рубрика «Персоналии»
Александр («Саша») Богомолов, 48 лет, руководитель отдела прессы и информации советского посольства в Роландсэке, хотел бы «шумно отметить, ратификацию Восточных договоров». Теперь он действительно имеет такую возможность: на «Бело-голубом симпозиуме» Мюнхенского иллюстрированного журнала «Квик» его главный редактор Ганс фон Ноухус преподнес музыкальному советскому человеку концертный барабан. Богомолов тактично сказал: «В плохие времена на нем можно выражать минорное настроение, примерно так (при этом он пробарабанил тихо), а в спокойное время — веселое расположение духа, примерно так (при этом он издал оглушительную барабанную дробь). Я хотел бы, чтобы подарок был мне преподнесен в последнем смысле». Комментарий очевидца Герхарда Левенталя, возглавляющего редакцию «ЦДФ журнала» и противника Восточного договора: «Он же заранее упражнялся».
ОСВОБОДИТЕ ДОРОГУ! 1972 год
В августе 1972 года из Москвы пришло распоряжение заместителя министра иностранных дел Семёнова о том, что Богомолов должен срочно выехать в Москву. Почему такая спешка? Вопросы без ответов порождают тревогу. Посол и резидент постарались меня успокоить: «Очевидно, речь идет о новой сфере деятельности». Итак, я отправился в Берлин и оттуда самолетом в Москву.
В Берлине я чуть было не застрял. Один коллега из советского посольства вызвался подвести меня на своей машине в аэропорт Шёнефельд. Неожиданно в центре города было остановлено движение транспорта. Один дорожный полицейский встал посередине улицы с расставленными горизонтально руками. Я сказал ему, что мы должны успеть в Шёнефельд, через 40 минут улетает самолет, и попросил пропустить нас.
Мои слова не произвели на него никакого впечатления, и он сказал: «Всем сразу вдруг захотелось в Шёнефельд!» В дальнейших препирательствах с ним не помогали ни мой билет на самолет, ни мой дипломатический паспорт. Когда я задиристо заметил, что теперь-то он хотя бы представляет себе, с кем имеет дело, полицейский ухмыльнулся и сказал: «Сегодня начинается официальный визит Индиры Ганди. Дорога на Шёнефельд перекрыта». Я показал рукой на несколько автомашин, двигавшихся в направлении аэропорта. Но полицейский еще шире расставил руки и повернулся ко мне спиной. Я заорал на него, рассвирепев: «Больше двадцати лет тут болтают о германо-советской дружбе, а как доходит до дела, чтобы действительно помочь советскому человеку, тогда перед ним перекрывают дорогу».
Неожиданно я услышал приглашение: «Садитесь!» Полицейский показал мне на открытую дверцу своей служебной машины. Я пересел в нее, и мы поехали в аэропорт. В пути полицейский включил сирену. Ого, с сиреной! Не более чем через 20 минут мы были уже на месте. Я протянул ему на прощание руку и ощутил его крепкое рукопожатие. «Поездка была чудесная», — сказал я и сердечно поблагодарил его.
В Москве я узнал о переводе меня на работу в аппарат ЦК КПСС. Через 10 дней я опять был в Бонне. Мы упаковывали наши вещи, а Фалин дал в посольстве прощальный прием. На него были приглашены немецкие журналисты и коллеги из Федеративной Республики Германии. Газета «Боннер Рундшау» вспомнила в связи с этим еще раз о моей шпионской репутации, но на этот раз это звучало скорее дружественно.
«Боннер рундшау». 29 августа 1972 года
К отъезду Богомолова, «шпигелевского» шпиона и чистокровного русского (авт. Ф. Грютеринг)
Александр Я. Богомолов, советник советского посольства в столице ФРГ Бонне и, возможно, один из самых интересных людей на дипломатической сцене, возвращается в Советский Союз.
