Поездки в прифронтовую Дубовку хорошо оплачивались. Один день приравнивался к трем обычным трудодням, что означало получение за одну поездку почти десяти килограммов высокосортной пшеницы. Поездка к Волге занимала три, иногда четыре дня. іуда и обратно. Наш транспорт — три длинные арбы с высокими дощатыми боками. В каждой по тонне зерна. Каждую арбу тянули по два здоровенных вола в деревянных ярмах. Повозки крепились последовательно друг за другом прочными веревками из конского волоса — по-местному налыгычами. На передней дед за старшего, а на последней я для страховки и помощи. Время движения для безопасности было точно рассчитано. Выезжали, когда еще было светло, но с воздуха земля уже плохо просматривалась и немецкие самолеты не могли нас обнаружить. Двигались всю ночь. С рассветом, когда солнце поднималось из-за горизонта и начинало заливать светом степь, забирались в известный деду овраг с обязательным родником и заросший по краям кустами, укрывавшими нас от обнаружения с воздуха. Варили из молотой на крупорушке
[8] пшеницы кашу, сдабривая ее обильно каймаком
[9]. Муки в ту пору в колхозах не было, а стало быть, и хлеба. Весь помол шел фронту. Поили быков и задавали им корма той же пшеницей и прихваченным с собой сеном. Стреноженные на всякий случай волы, уставшие от многочасовой дороги, лежали без движения, безразлично взирая на нас красивыми глазами, и беспрерывно жевали, насыщая себя на предстоящий долгий ночной путь. В течение ночи мы успевали добраться до цели, с помощью красноармейцев быстро разгрузиться и тут же трогались в обратный путь, чтобы до рассвета выйти из опасной зоны при атаке нашего транспорта с воздуха. Еще одна ночевка, и мы дома. Во вторую поездку я до Дубовки не доехал — сломалось колесо. Часть зерна перегрузили в другие повозки, а на сломанной и перекошенной я один вернулся домой. Страшно было ехать одному в предрассветный час в глухой степи. Волы умные животные. Прикрикнешь на них: «Цоб-цобе», шлепнешь слегка кнутовищем по мощному воловьему заду — и вперед. Дорогу к своему дому волы сами найдут.
В конце 1942 года мы наконец-то почти достигли последней эвакуационной точки. Почти, потому что должны были попасть в Саратов, но несколько дней были вынуждены оставаться в расположенном напротив Саратова через Волгу городе Энгельсе, бывшей столице выселенных с нажитых мест немцев Поволжья. Мы были размещены на территории бывшего немецкого колхоза. Дома немецкой постройки мне знакомы по Сарепте, но здесь все более солидно, очень по-настоящему немецкое. Спустя много лет, оказавшись в Германии, я смог сделать это сравнение. Удобные и теплые жилые постройки. Нас удивляла система обогрева простых крестьянских домов через вмурованный в печь с выходом в другую комнату котел с толстыми чугунными стенками. Красивые и удобные невысокие с орнаментированными изразцами печи-голландки. Большие плотно пригнанные окна и двери. Добротные коровники и свинарники. Конюшни. Просторные помещения для хранения сельхозтехники.
Дед и отец Санникова Г.З.
Иван Дмитриевич — сталевар Ижевского оружейного завода и Захар Иванович — писарь воинского столоначальника.
Сарапул 1915 год
Валентина Ивановна Санникова с детьми Инессой и Георгием. Ленинград, Колпино, Ижорский завод 1939 год
Киевская спецшкола ВВС. Второй ряд крайний справа — Г. Санников. Киев 1944–1947 годы
После первого года учебы в Москве. Семья «в сборе». Украина, Полесье 1957 год
На языковой практике в ГДР. С любимыми преподавателями. Слева — Маргарита Васильевна Волынец, справа — Софья Анатольевна Дубровская. Потсдам 1958 год
Проводы Н.С. Хрущева на аэродроме Бранд. ГДР 1959 год
Санников с женой и немецкими друзьями — Э. и К. Цайзингами. Предместье Берлина, осень 1959 года
На приеме в советском посольстве. Слева направо: Т.Р. Бобырев — советник посольства (руководитель экономгруппы, друг А.М. Короткова), А.М. Коротков, Алла Санникова — сотрудница экономгруппы,Ю.А. Квицинский. Берлин 7 ноября 1960 года
Пока здесь еще целы все окна и двери. Ничего не успели разворовать и растащить на топливо. Здесь живут семьи авиаторов. Они обеспечены топливом и, судя по лицам, — сытые. Недалеко знаменитое Энгельсское военное авиационное училище им. Расковой. Совсем низко и часто, особенно днем, пролетают заходящие на посадку самолеты…
В январе 1943 года мы наконец-то в Саратове. Разместились по разнарядке эвакопункта в семье неких Шепелюков, частный дом которых под № 7 находился то ли в Больничном, то ли в Клиническом поселке. Скромные и гостеприимные люди. У нас маленькая комната с одной большой кроватью. Нам хватает. Наконец-то мы почувствовали впервые за много месяцев тепло и хоть какой-то уют. Однако голодновато. Запасы колхозного зерна заканчиваются. Хозяева делятся с нами тоже ограниченным «куском хлеба» — но им самим не хватает. Получили продуктовые карточки. Впервые пробуем удивительно вкусный здешний белый хлеб — кух
[10]. Появились знакомые мальчишки-соседи. Один приглашает в гости. Зашел и тут же под каким-то предлогом ушел — так вкусно пахло мясными щами. Грустно. Все время хочется есть. Младшая дочь хозяев Любочка, 19 лет, работает медсестрой в госпитале. Иногда притаскивает для меня пару папирос — гостинцы от раненых. Красивая девушка. И очень добрая. Курево заглушает голод… Старший сын хозяев — офицер-артиллерист. Сражается в Сталинграде. Любочка переписывается с ним и его другом. Они вместе служат в одном дивизионе. Друг влюблен в Любочку, и они договорились пожениться после окончания войны. Мы всем домом слушаем фронтовые новости из «черной тарелки»
[11]. И все стали свидетелями потрясающего сообщения, как «первой в город ворвалась батарея старшего лейтенанта Шепелюка». Шли сталинградские новости. Был январь 1943 года. Родители плакали. Сын живой!.. Он погиб на Курской дуге летом 1943 года. Какова судьба его друга и Любочки, мне неизвестно. Какое-то время мама переписывалась с ними. Я не запомнил имен старших Шепелюков. Пожилые люди. Они приехали в Саратов в 1930-е годы из ныне не существующей Манчжурии, где хозяин работал машинистом на КВЖД (Китайско-Восточной железной дороге).
