Необъяснимое чувство охватило меня, когда я впервые вступил на немецкую землю в апреле 1958 года. Я долго не мог понять, что мне здесь показалось давно знакомым. Да, конечно же! Запах! Я з-нал его с мальчишеских лет по Сталинграду. Так пахло немецкое мыло, средство от насекомых, офицерский одеколон, немецкие сигареты и дым от них. Мне этот запах был знаком по найденным в степи и балкам грузам, сброшенным с самолетов в Сталинградский котел. Он исходил от уцелевших подвалов, где укрывались немецкие солдаты. Это был чужой для меня запах. Однако я вскоре привык к нему, и он перестал казаться мне чужим.
Мы были распределены по немецким семьям, где представились специалистами различных гражданских профессий. Я был «историком». Не знаю, по какому принципу, но была выделена группа в семь человек, которую для дальнейшей языковой практики отправили на остров Рюген в молодежный лагерь немецких студентов-славистов. Это был мой самый лучший месяц практики в языковой среде.
Короткий отпуск, несколько-дневная стажировка в МИДе. С красивым, продолговатой формы, в мягкой коже зеленого цвета с золотым тиснением дипломатическим паспортом я в новом качестве атташе МИДа возвратился в Берлин. Я проработал в Берлине без малого 12 лет. Насыщенный различными событиями период. Меня окружали интересные люди. Я участвовал в мероприятиях, о которых мог бы поведать с профессиональной гордостью. Работал под началом нескольких послов — Михаила Георгиевича Первухина, Петра Андреевича Абрасимова (дважды), Михаила Тимофеевича Ефремова. Советников-посланников, ставших впоследствии послами — Григория Васильевича Жилякова, Сергея Тимофеевича Аста-вина, Вячеслава Ивановича Кочемасова. Я горжусь, что у меня были такие руководители, как Александр Михайлович Коротков, Иван Анисимович Фадейкин, Владимир Павлович Бурдин, Евгений Изо-тович Шишкин. Меня окружала блестящая плеяда германистов нашего внешнеполитического ведомства — Белецкий Виктор Николаевич, Булай Борис Алексеевич, Быков Владислав Иванович, Ваулин Геннадий Афанасьевич, Гремитских Юрий Алексеевич, Грищенко Анатолий Иванович, Горбачев Николай Александрович, Давидян Армен Давидович, Ермаков Николай Александрович, Ерофеев Иван Алексеевич, Жаров Юрий Федорович, Квастель Самуил Меерович, Квицинский Юлий Александрович, Коптельцев Валентин Алексеевич, Козобродов Валентин Дмитриевич, Кузьмин Иван Николаевич, Лапин Генрих Эрнестович, Ломейко Владимир Борисович, Лысов Юрий Васильевич, Манжосов Юрий Васильевич, Михайлов Борис Яковлевич, Попов Валерий Николаевич, Родин Владимир Митрофанович, Рыбаков Юрий Михайлович, Сафрончук Иван Степанович, Семенников Альберт Васильевич, Сененков Алексей Алексеевич, Славин Григорий Иванович, Совва Всеволод Иванович, Слюсарь Анатолий Алексеевич, Сурков Николай Александрович, Тарасов Андрей Борисович, Шарков Юрий Михайлович, Шат-веров Александр Яковлевич, Шишкин Иван Александрович, Хотулев Бронислав Павлович, Юргенс Виктор Александрович…
Здесь живые и ушедшие от нас друзья-товарищи, коллеги. Они близки моему сердцу.
Широко известный американский журналист Джон Бэррон в свое время опубликовал обошедшую весь мир книгу под названием «КГБ», где значатся «установленные» сотрудники советской разведки. Среди них достаточно лиц из наших внешнеполитического и внешнеторгового ведомств, никогда не имевших никакого отношения к советским спецслужбам. В их числе как офицер КГБ указан Александр Богомолов. К сожалению, к нашей Службе Богомолов не относился, но имел среди нашего брата немало личных друзей, что было характерно для работавших в одном коллективе людей. А «к сожалению» потому, что, несмотря на полученные вследствие войны «болячки», он стал бы, я в этом уверен, одним из лучших разведчиков-германистов.
Москва
МОЙ ПЕРВЫЙ ПОСОЛ МИХАИЛ ГЕОРГИЕВИЧ ПЕРВУХИН. 1958–1962 годы
Впервые в здание советского посольства в Берлине я вошел в качестве сотрудника МИДа в августе 1958 года.
За многие годы моей работы в Берлине сменилось несколько послов. Самым впечатляющим из них был мой первый посол — «опальный» государственный и политический деятель с мировым именем Михаил Георгиевич Первухин. «Опальный» — потому что именно его обвинил Н.С. Хрущёв в контактах с группой недовольных его политическим курсом. Речь идет о так называемой антипартийной группе В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, Г.М. Маленкова и «примкнувшего» к ним Шепилова.
Скажу откровенно, не без робости вошел я в кабинет посла, чтобы представиться в связи с направлением МИДом на работу в Берлин. В те годы Михаил Георгиевич еще оставался кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, куда был переведен из членов Президиума по решению июньского 1957 года Пленума ЦК КПСС. Мне хорошо был известен М.Г. Первухин, его положение и роль в жизни партии и страны. В довоенные годы, во время войны и в тяжелые первые послевоенные годы он являлся заместителем главы советского правительства, то есть самого И.В. Сталина. Его вклад в оборону страны, в дело создания ракетно-ядерного щита и атомной энергетики был огромным. Все это вызывало уважение к Михаилу Георгиевичу.
Это была моя первая загранкомандировка. Я впервые появился в огромном, прекрасном здании совпосольства на Унтер-ден-Линден в центре Берлина. С руководителем такого высокого государственного и политического уровня мне ранее не приходилось ни встречаться, ни тем более разговаривать. Ранг для начинающего дипломатическую карьеру у меня был самый маленький — атташе.
Не знаю, чем объяснить, но, как только Михаил Георгиевич пожал мне руку и поинтересовался некоторыми деталями биографии, мне стало спокойно и разговор быстро вошел в доверительное русло…
В один из вечеров первых дней моей новой службы я работал в посольской библиотеке, отбирая интересующие меня книги по Германии. В большом зале библиотеки я был один, библиотекарша куда-то вышла. Внезапно тихий женский голос произнес: «Добрый вечер». Повернувшись к вошедшей, я увидел стоявшую возле входной двери пожилую, скромно одетую невысокого роста женщину с миловидным, чуть тронутым улыбкой лицом. Ответив на приветствие, я вновь углубился в чтение. Женщина подошла к полкам и что-то стала там искать. Через несколько минут последовал вопрос: «Вы не знаете, библиотекарша скоро вернется?» — «Понятия не имею», — ответил я. Еще через несколько минут: «А вы не знаете, куда и к кому она пошла?» — «Нет, не знаю, — довольно сухо ответил я, сам задав вопрос — А вы сотрудница посольства? Работаете здесь?» — «Нет, — ответила она спокойным, лишенным какого-либо признака раздражения или возмущения голосом. — Я не работаю, в посольстве работает мой муж. А вы, наверное, недавно приехали?» — «Позавчера поздно вечером», — проворчал я. «Я так и подумала», — без тени недовольства или другого отрицательного проявления ответила маленькая женщина. И пожелав мне успехов в работе, вышла из библиотеки, тихо закрыв за собой дверь… Каково же было мое изумление и смущение, когда спустя еще пару дней я узнал в этой скромной женщине жену М.Г. Первухина — Амалию Израилевну. Она вела политзанятия с техническим персоналом посольства — водителями, подсобными рабочими, ремонтниками, лифтером, слесарем. Слушатели ее семинара посещали занятия с желанием. Их поражала широта политического и общего кругозора, знания своего любимого пропагандиста. Амалия Израилевна по своему положению могла бы работать только с женами дипсостава, организуя и направляя работу женсовета. Сам Михаил Георгиевич и Амалия Израилевна являли собой пример исключительной скромности, проявлявшейся как во внешнем поведении с окружающими их людьми, так и в глубокой внутренней культуре… Михаилу Георгиевичу не был присущ грубый, тем более оскорбительный тон в работе с подчиненными. Помню лишь единственный случай строгого разговора с его переводчиком Мишей Голубничим, который частенько мог опоздать или затянуть срочно необходимый перевод. «Что же вы такой разбросанный и неорганизованный, Миша? — как-то спросил посол. — Сколько вам лет?» — «Двадцать восемь», — ответил Голубничий. «Вот видите, совсем взрослый человек. Я в двадцать шесть лет стал наркомом. Впрочем, что это я? Время ведь было другое». И махнув рукой в сторону смущенного Голубничего, который не закончил к сроку перевод, Михаил Георгиевич ушел в кабинет.
