Я провел в Германии более двадцати лет, не считая четырех лет войны. Это было насыщенное событиями и интересное для меня время. Накопилось много опыта и впечатлений, которые по своему разнообразию, скорее всего, сравнимы с разноцветными камнями. В 1996 году я решил изложить кое-что из этого на бумаге. Я думал, что мне удастся сложить из этого красивую мозаику. Несколько месяцев я обдумывал, как это лучше сделать, но оказалось, что цвета не складываются. Одним словом, гармоничного изображения не получалось. Поэтому я решил представить читателю разрозненные камешки. Это портреты государственных деятелей, дипломатов и военачальников; ретроспектива событий, оказавших решающее влияние на послевоенное развитие Европы, на сложные отношения Советского Союза с обоими немецкими государствами, на отношения России с Федеративной Республикой Германией; примеры из истории человеческих отношений времени существования двух Германий, представленные точкой зрения вовлеченного в политику очевидца.
Было бы преждевременно уже сегодня делать из всего этого принципиальные выводы. Вторая мировая война, «холодная» война, «тепловатая» война, короткая оттепель с ее весенними и осенними заморозками, наконец, горбачевская перестройка и последовавшая непосредственно за ней вторая мощная русская революция — у меня не было ни единого свободного часа времени основательно обдумать все это. А если бы я подвел итог всему пережитому, то что осталось бы тогда для профессиональной историографии?
Москва
ПРИБЫТИЕ В БЕРЛИН. 1951 год
Ехали мы в Берлин вдвоем. Александр Зуев — мой коллега по учебе в Московском педагогическом институте иностранных языков, изучал, как и я, немецкий язык на десятом семестре. В середине марта ректор сообщил нам, что нас двоих еще до государственных экзаменов направляют на год на языковую практику в ГДР. Это решение вызвало в институте всеобщее возбуждение, поскольку такое было необычным.
4 апреля 1951 года мы сошли с московского поезда в Берлине, прибыв на Восточный вокзал. Сразу же подтвердилась правильность пословицы: «Лиха беда начало».
Мы оба, Александр Зуев и я, быстро поняли, что здесь нас никто не ожидает и не собирается встречать. Денег у нас не было. Поэтому я предложил Александру подождать меня на вокзале, пока я получу в Немецком эмиссионном банке наши подъемные деньги и вернусь назад. Александр кивнул мне и сел на чемодан. Я вышел из вокзала, чтобы на улице спросить у кого-нибудь, как пройти к банку. Вокруг себя я увидел толпы людей, и все они были немцы. Я некоторое время колебался, потому что не был уверен, что меня вообще кто-нибудь поймет. После короткого размышления я подошел к пожилому человеку в темной поношенной спецовке и спросил его вежливо по-немецки: «Товарищ, простите, пожалуйста, как мне пешком пройти к Немецкому эмиссионному банку?» На слово «товарищ» он на мгновение вздрогнул, откинул голову назад и громко спросил: «Русский?» — «Да, русский. Я был уже здесь много лет назад ма-а-аленьким мальчиком». При этом я показал рукой, каким маленьким я тогда был. «Что за ерунда, — думал я в тот момент, — я же провоцирую его на берлинский диалект своим исковерканным языком». И в самом деле, мой «товарищ» начал тараторить на берлинском диалекте, размахивая руками: «О, это далеко отсюда. Вы идете немного дальше, потом налево, потом дальше вперед, потом доходите до угла и там останавливаетесь, и напротив вы увидите светлое здание, где как раз лежат ваши деньги».
Я не знал, что мне следует делать с такой «адресной справкой», и опять попросил: «Не могли бы вы объяснить мне это еще раз на литературном немецком языке, потому что я с трудом понимаю берлинский диалект?» «Диалект? — посмотрел он на меня озадаченно. — Не, о диалекте я не имею ни малейшего понятия. Я не знаю, где он находится».
Тогда я вспомнил строгое предупреждение наших преподавателей в Москве: «Вы должны выучить здесь литературный немецкий язык. За диалекты, жаргонные выражения, блатные словечки и тому подобный сленг — двойка. Понятно?» Конечно, тогда все было теоретически понятно. А сейчас, в Берлине, я получил вот такой «сюрприз»…
МОЙ ДЕБЮТ. 1951 год
Мой предшественник, майор Лебедев, как уже упоминалось, был старшим переводчиком Советской контрольной комиссии в Германии. Он переводил все переговоры генерала армии Василия Ивановича Чуйкова с руководителями ГДР. Лебедев планировал после завершения службы в армии учиться в Москве, чтобы получить диплом о высшем образовании, однако Чуйков долго отказывал ему. Лебедева обязали найти кого-нибудь, кто мог его заменить. Его выбор пал на меня, и в течение нескольких недель я подвергался в Берлине тщательной проверке. Я делал устные и письменные переводы, громко читал вслух немецкие газеты, пересказывал тексты, был представлен нескольким немецким преподавателям и профессорам, в том числе часто привлекавшейся к переводам специалисту по русскому языку Эльзе Цайссер. Наконец после трех недель испытаний я был признан пригодным для данной работы.
В свое время в Берлине два раза в год подписывался протокол о репарационных поставках ГДР Советскому Союзу. Подписание протокола всегда проходило в торжественной обстановке и обильно обмывалось. Церемония обычно проходила в офицерской столовой.
В начале моей переводческой работы как раз предстояло очередное такое подписание, в чем я должен был принять участие.
Лебедев наставлял меня, как я должен вести себя с Чуйковым: «Он говорит громко, и ты тоже; он снижает голос, и ты делай то же самое; говори ему только в правое ухо, потому что на левое он глуховат со Сталинграда. Важно, чтобы ты всегда был рядом с ним, лучше с правой стороны».
Между тем было без десяти восемь. Чуйкова еще не было, когда Лебедев и я вошли в зал столовой. В глубине помещения, которое было довольно слабо освещено, я увидел много стоявших дородных пожилых мужчин. «Сейчас, — думал я, нервничая, — я вижу собравшихся вместе руководителей ГДР, для которых я буду переводить». Итак, начинается первый день моей трудовой жизни.
Кто-то крикнул: «Чуйков подъезжает!» Я почувствовал очень сильное волнение и увидел, как генерал армии быстрыми шагами поднимается по ступеням лестницы. Едва он прошел мимо нас, я почувствовал сильный толчок и Лебедев шепотом пожелал мне «на дорожку»: «С Богом!»
Чуйков сделал еще несколько энергичных шагов вперед и громко сказал: «Здравствуйте, товарищи!» С чрезмерным усердием я громко крикнул в зал по-немецки: «Guten Tag, Genossen!» Чуйков остановился, удивленно повернулся ко мне и сказал добродушно: «Да ты, братец, немного зарапортовался. Немцев пока здесь еще нет». Я стоял как парализованный и воспринимал только громовой хохот в глубине столовой. До сегодняшнего дня я не знаю, стояли у меня тогда в глазах слезы или то был холодный пот от страха.
Вскоре прибыли гости: Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Пик, Отто Гротеволь, Генрих Рау, Фред Эльснер, Герхард Циллер, Бруно Лейтнер и другие. Лебедев стоял рядом со мной и показывал, кто есть кто.
ПЕРЕГОВОРЫ В КАРЛСХОРСТЕ. 1951–1953 годы
Официальные встречи между руководителями Советской контрольной комиссии (СКК) в Германии и руководством ГДР проводились регулярно два-три раза в неделю. Это расписание соответствовало своего рода неписаному соглашению между обеими сторонами, которое было достигнуто в связи с тем, что генерал армии Чуйков для работы в качестве председателя СКК в Германии мог приезжать в Берлин только через день. В другие дни недели он выступал в роли главнокомандующего Группы советских войск в Германии со штабом в Бюнсдорфе. Встречи проходили в просторном кабинете Василия Ивановича Чуйкова в Карлсхорсте. Германская сторона была, как правило, представлена троицей — Вильгельмом Пиком, Отто Гротеволем и Вальтером Ульбрихтом. Именно в таком порядке они и сидели за столом. На противоположной стороне длинного стола занимали места руководители СКК: Чуйков, его советник по политическим вопросам Семёнов, который присутствовал почти всегда, заместители Чуйкова Быков и Семичастнов, а также руководитель финансового отдела Ситнин. Реже присутствовал генерал-полковник госбезопасности Богдан Кобу-лов — руководитель Управления советским имуществом за границей. В зависимости от повестки дня менялся и состав приглашенных высокопоставленных сотрудников СКК. Я, как переводчик, сидел в торце стола справа от Чуйкова.
