— Я могу к вам обращаться «товарищ»? Я — коммунист.
— Валяйте, — уже предчувствуя что-то необычное и наверняка веселое, ответил Саша.
— В 1938 году здесь было построено несколько десятков многоквартирных домов. Полы жилых комнат в некоторых домах имели паркетное покрытие. Тогда я еще совсем молодым парнем работал подмастерьем у известного паркетчика и матера высокого класса.
И немец торжественно произнес, указав при этом рукой в дальний угол комнаты, видневшейся через открытую дверь:
— Вон в том углу, где стоит швейная ножная машинка, в пятнадцати сантиметрах от плинтуса должна быть отметина моей профессиональной печати паркетчика. Если она сохранилась, то и пол не менялся и не ремонтировался.
Он извлек из висевшей у него через плечо брезентовой сумки металлическую печать и протянул ее нам, слегка изумленным русским. На бронзовой солидной и массивной печати с длинной деревянной ручкой четко значилось имя мастера-паркетчика.
— Я пять лет был подмастерьем. И тот день, когда я сдал экзамен и сам положил свой первый паркет, был самым счастливым днем в моей рабочей жизни.
Мы вместе с немцем молча вошли в комнату, отодвинули в сторону привезенную из Москвы Богомоловыми старую, но абсолютно надежную швейную машинку немецкой фирмы «Зингер», отвернули покрывавший пол ковер.
Немец опустился на колени, каким-то инструментом-скребочком несколькими ловкими движениями руки убрал въевшийся за много лет налет и, обратив к нам сияющее лицо, почти прокричал:
— Смотрите, смотрите, какой идеально сохранившийся пол! Это моя работа!
Он попросил разрешить ему освободить от ковра еще большую площадь пола. Вновь опустился на колени. Мы изумленно смотрели на него. Он медленно полз на коленях, подняв вверх лицо с закрытыми глазами, все черты которого излучали радость и удовлетворение. Рот его приоткрылся. До нас донеслось четко различимое бормотание:
— Великолепно! Изумительно! Превосходно! То что надо! Отличная работа! Паркет так хорошо сохранился. Здесь ни разу не было ремонта. А по нему хорошо помаршировали.
Это продолжалось добрых две-три минуты. Он был похож на безумного, занимающегося каким-то колдовством с причитанием заклинаний.
Но вот он прекратил свое движение на коленях по полу, открыл глаза. Лицо его приняло смущенный вид. Он поднялся с колен и вновь начал извиняться. Мы были потрясены увиденным. Наверное, наши серьезные лица несколько успокоили его. Он стал откланиваться. И тут Богомолов проявил всю широту своей русской души, заявив немцу, что он не отпустит его, не разделив его профессиональной радости, что по русскому и рабочему обычаю это следует обязательно празднично отметить.
Кстати, после многословной тирады Саши немец как-то недоуменно-вопросительно посмотрел на него и вдруг заявил:
— Но вы-то наверняка не русский, а немец. Мало того что вы говорите без акцента, но еще и как истинный берлинец.
Мы не стали переубеждать понравившегося нам такого симпатичного немца, влюбленного, как и подавляющее большинство немецких, именно немецких, мастеров в свою профессию, свою работу. Быстро «сообразили» выпивку и закуску, уютно устроились по русскому обычаю на кухне и дружно выпили за советско-германскую дружбу.
«ПРИДЕТ ВРЕМЯ, И ВСЕМ ПАВШИМ
В СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЕ ПОСТАВЯТ ПАМЯТНИК». 1959 год
В Дрездене шел съезд ХДС (ГДР). По посольской работе я был знаком с руководством этой партии, неоднократно встречался с такими значимыми функционерами, как Геральд Гёттинг, Макс Зефрин.
Вместе с первым секретарем посольства Борисом Червовым я, тогда начинающий атташе, был гостем этого политического форума. Присутствовало много иностранных гостей, священнослужителей многочисленных христианских объединений и общин. Среди разнообразной церковной публики выделялись своим облачением отец Борис, представлявший Московский патриархат в Германии, и отец Дионисий — в миру Зернов Михаил Викентьевич — благочинный в Берлине. Много пишущей братии — журналистов и корреспондентов различных газет и журналов.
За нашим столиком во время ужина оказался корреспондент западногерманской газеты «Ди Вельт» («Die Welt»), Георг Ш. Я забыл его фамилию, а визитка не сохранилась. Помню, что фамилия начиналась именно с этой буквы, что-то похожее на Georg Schneider (Шнайдер). Пожилой человек, переживший две мировые войны, автор ряда интересных очерков и статей. Он недавно вернулся из служебной поездки в Советский Союз, где посетил несколько городов, в том числе Сталинград, и уже поделился впечатлениями с читателями своей газеты. В беседе со мной он откровенно высказал свое непонимание по поводу отсутствия в Сталинграде памятника погибшим там немецким солдатам. Так, он сказал, что насчитал в Сталинграде более 150 памятников павшим бойцам и командирам Красной армии и не смог обнаружить памятника немецким солдатам. Теперь был вынужден изумляться я. Мне пришлось повторить ему известные истины, что именно в этом городе в самом ожесточенном и значимом сражении Второй мировой войны решалась судьба жизни и смерти нашего государства. С потерей Сталинграда мы лишались бы жизненно важной для нашей страны артерии — реки Волги, по которой шло снабжение горючим и нефтью. Кроме того, ожидавшие победы немцев на Волге Турция и Япония немедленно бы вступили в войну с Советским Союзом на стороне нацистской Германии. В политических дискуссиях иногда создаются ситуации, при которых следует быть жестким и бескомпромиссным. Это был именно тот случай.
— Ваше поражение под Москвой, — и тут я процитировал слова нашего главковерха Сталина, — «развеяло миф о непобедимости немецкой армии». Заметьте, господин Ш., впервые после побед гитлеровской Германии в ходе Второй мировой войны, начавшейся нападением на Польшу 1 сентября 1939 года. Мало вам было этого урока? Мы разгромили лучшую армию Германии под Сталинградом, одних пленных было почти 100 тысяч, в том числе 22 генерала. Этого тоже было мало? А между тем материальные, а главное, духовные потери гитлеровского режима были настолько велики, что Германия до конца войны так и не смогла оправиться. И еще. В 1943 году наша военная промышленность превзошла промышленность Германии по всем видам вооружений. А самое главное, из чего мы оба, ведущие этот диалог, должны исходить, — кто начал войну, да еще самую разбойничью, коварную, захватническую, имея только одну цель: уничтожить не только Советский Союз как государство, но и его население. И не только евреев, славян тоже. Превратить нас всех в сырьевой придаток, в рабов. Вот почему вы проиграли войну. Вас к нам никто не звал. Вы ворвались в наш дом. Так какой же памятник, каким павшим вы хотите иметь в Сталинграде?
Интервью западногерманскому журналу «Штерн» в связи с падением военного самолета ЯК-28 на территорию Западного Берлина. Слева направо: Георгий Санников (второй), пресс-атташе посольства Юрий Жаров (пятый), генерал Василий Сидоренков, руководитель западноберлинской группы посольства Виктор Белецкий, Эгон Вацек («Штерн»). Западный Берлин, Бюро АПН 16 апреля 1966 года
