— Я думаю, — говорит директор, — комиссия не будет возражать против самой высокой оценки.
Неожиданно мальчик говорит, что считает необходимым все-таки до конца осветить вопрос о Гражданской войне, изучением истории которой он всегда интересовался более всего. И вдруг он произносит:
— Я бы хотел подчеркнуть особую роль Троцкого в создании Красной армии, Реввоенсовета Республики и сказать, как оценивал его вклад Ленин.
Он начал цитировать Ленина. Стрельников сразу же попытался остановить мальчика. Но не тут-то было. Тот упрямо продолжал говорить о выдающейся роли Троцкого в Гражданской войне, как бы демонстрируя свои знания, выходящие за рамки учебной программы. Стрельников дважды прерывал его, давая нужную в те годы и соответствующую политике нашей партии оценку Троцкого, одновременно пытаясь не втянуться в опасную полемику. Члены комиссии молчали, опустив головы. После завершения экзамена по истории один из членов комиссии заявил, что об отличной оценке не может быть и речи. Стрельников стал возражать ему, ссылаясь на высокий уровень подготовки этого способного мальчика.
— Главное, — говорил Стрельников, — он сын посла Болгарии. И увлечение в данном случае Троцким, наверное, известно отцу. Это же скандал на политическом уровне. Будь он советским ребенком, я бы согласился с вашим мнением и сам бы поставил ему «тройку», которая бы лишила его не только золотой, но серебряной медали. Но ведь не тот случай. И конечно же случившееся на экзамене станет известно его отцу. Мальчик один из немногих в школе претендентов на золотую медаль
[83]. Если он получит даже «четверку», не говоря уже о «тройке», он вообще не получит медаль. Уровень его подготовки и знаний известен всем нашим учителям.
Эту историю я услышал от самого Стрельникова на следующий день после экзаменов (было воскресенье, он пришел к нам домой). С ним была истерика. Он плакал как ребенок, причитая: «Все кончено, меня отправят в Союз и исключат из партии. Я знаю, у нас иначе быть не может. Мне передали — на столе посла лежит бумага о моем поведении на выпускном экзамене по истории. Я виноват, и этого не отрицаю. Но ведь это же сын болгарского посла. Как я мог поступить иначе?»
Я впервые в своей жизни наблюдал испуг, в общем-то, ни в чем не повинного человека. Если все было так, как он мне рассказал, вины его ни как коммуниста, ни как руководителя и педагога не было. Наоборот, действия его были взвешенными и правильными. Кстати, позже выяснилось, что написавший на имя члена ЦК нашей партии посла Абрасимова, тоже, между прочим, великолепный педагог и член КПСС, давно подкапывался под директора Стрельникова, чтобы занять его место. Вот такие дела. Я как мог успокоил Виталия.
Вечером я зашел к Виктору Белецкому, под началом которого работал в западноберлинской группе. Виктор был такого же мнения, как и я. Решили идти к послу и, как говорится, «просить» за Стрельникова. Ведь в те времена советским людям была известна только одна работа Льва Давидовича — «Уроки Октября».
Петр Андреевич внимательно нас выслушал и дал почитать письмо «заявителя». Нехорошее, злобное заявление. Прав был Стрельников: письмо задевало не только сына посла, а и самого посла Болгарии. В документе утверждалось, что сдававший экзамен ученик говорил, что читал многие работы Троцкого из библиотеки отца и что директор школы Стрельников вел себя слишком ласково и не дал должного отпора высказываниям этого ученика. Автор письма требовал не просто провести беседу со Стрельниковым, а немедленно отправить его в Союз, строго наказать, вплоть до исключения из партии. Нам показалось, что истинная подоплека вопроса была послу известна. Он принял решение пригласить к себе Стрельникова и «заявителя» и уладить вопрос на своем уровне как члена ЦК КПСС. Я уверен, что, принимая это решение, Петр Андреевич исходил из своих интересов: образцовая партийная организация советского посольства и проявление в школе при посольстве у коммуниста-директора Стрельникова «симпатий» к троцкизму — ЧП для посольства и это могло бы как-то отразиться на репутации нашей партийной организации. Может быть. А может быть, и нет. Просто Петр Андреевич мог быть, это все знают, и великодушным, и человечным. И уж наверняка он не сомневался в политической и идеологической чистоте и искренности Стрельникова. Кроме того, он был хорошо информирован о поведении самого Стрельникова на экзамене и дал ему правильную оценку. Посол дипломатично «развел» соперников, и оба по окончании срока командировки в положенное им время выехали в Союз. Как мне представляется, зная характер Петра Андреевича, он наверняка что-то пообещал «заявителю» в качестве «откупного». Потому что оба они, и Стрельников, и «заявитель», еще не раз бывали в командировках в качестве директоров школ, но в разных странах и в разное время. Вот такая случилась история!
СЛУЧАЕТСЯ И ТАКОЕ. 1969 год
Он был одним из моих любимых оперативных контактов. Значительно моложе меня, он успел получить высшее образование, удачно устроиться на работу. Политика была его хобби. Он увлекался новейшей историей, философией, новыми политическими течениями, симпатизировал социал-демократическим идеям, считал, что будущее, как бы ни развивалось общество, рано или поздно придет к социализму. Конечно, он в какой-то мере критиковал наши порядки, возмущался вводом наших войск в Чехословакию в августе 1968 года, но, в принципе, он был «наш» человек. Его мировоззрение соответствовало критериям нашей Службы. В общем, с ним можно было работать, превращая постепенно в политического единомышленника. А самое главное — он был молод, а стало быть, перспективен. Я оберегал его изначально, с самого первого дня знакомства, которое состоялось задолго до этого «злополучного» вечера…
В Западном Берлине у меня было несколько специально подобранных мест встречи, где можно было вечером и в любое время года уютно устроиться и практически быть незаметным для других посетителей. Окраинные маленькие кафе или закусочные в малонаселенных районах, где немного постоянных посетителей и где обычно встречаются, укрываясь от посторонних взглядов, влюбленные или просто те, кому более приятны тишина, мерцание свечи, зажигаемой или не зажигаемой на твоем столике всегда приветливой обслугой.
Как всегда тщательно подготовившись к такой конспиративной встрече и проверившись по заранее проработанным маршрутам, я скоростным видом городского транспорта быстро очутился на совершенно другой окраине громадного города. Встретились, сидим в уютном уголочке. Воркуем. Оба довольны. И встречей, и разговором. Нам было всегда интересно друг с другом. И я уверен — мы оба были искренни.
