Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить!
Однажды я нахожу том Достоевского, который еще не читала, – «Записки из подполья». У меня есть время прочесть лишь пару страниц. Я не могу унести ее в спальню: это выдало бы мои несанкционированные поиски. Я прячу книгу под кипой старых скатертей.
В последующие дни возвращаюсь к ней, прочитывая по три-четыре страницы за раз, захваченная водоворотом противоречивых мыслей, донимающих этого необыкновенного героя – фанатичного, злобного, язвительного, эгоистичного, измученного, трусливого… Он вздорный, он неудачник, мстящий за оскорбления, которые, как ему кажется, ему наносят, он притворяется великодушным с Лизой, молодой проституткой. Даже дает ей свой адрес на случай, если она захочет исправиться.
Когда Лиза приходит к нему, он буквально вытирает об нее ноги. Но она догадывается об ужасном страдании, которое кроется под его ненавистническим поведением, и предлагает себя ему. На миг он обезоружен ее великодушием, жалеет, что не может поверить в него. Но его внутренние демоны вскоре одерживают верх. Она прощает его, но спасается бегством.
Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он делает, на самом деле результат какого-то его тайного страдания.
Я настолько потрясена этой историей, что перечитываю ее снова и снова, по-прежнему тайно и по-прежнему урывками. Со временем я прихожу к пониманию, что этот герой, который так трогает меня, напоминает мне отца. У них общая склонность отвергать других людей, мир и его условности; у них общая лихорадочная убежденность, резкость и любовь к разглагольствованиям…
Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он говорит, думает, делает, что весь этот мир, в котором он держит нас заключенными, на самом деле результат какого-то его тайного страдания и вовсе не связан ни с каким высшим пониманием?
С каждым новым прочтением я проникаюсь суровыми уроками этой книги. «Не жди от него ничего, – кажется, говорит она мне. – Даже если он когда-нибудь осознает собственную глупость, он опасен, и искупление для него невозможно. Беги!»
Пирамида
Я сижу, безмолвная и неподвижная, полностью сосредоточенная на вилке, лежащей передо мной на столе в столовой. Мать сидит напротив, выполняя то же упражнение. Отец, сидя во главе стола, басом дает распоряжения:
– Сосредоточьтесь на металле. Физически проникните в него. Овладейте им физически. Теперь заставьте его двигаться. Толкните его.
Я напряжена, как натянутый лук, не могу даже дышать. Пожалуйста, сдвинься, металл, пожалуйста! Глядя на эту вилку, я чувствую, как у меня начинают косить глаза. Я вижу две, три вилки; иногда вижу даже, как она скользит. Но она не шелохнется, она не делает того, чего хочет отец.
Я слышу дыхание матери, спокойное и размеренное, в то время как я пребываю на грани удушья. Я боюсь неудачи. Отец в упор смотрит на меня; такое ощущение, будто он проникает прямо в мой мозг, внутрь моей головы.
Внезапно я вижу, как вилка меняет форму. Я сделала это! Тогда я ослабляю фокус глаз и приглядываюсь внимательнее. Теперь вилка выглядит точно так же, как и всегда. Как и вилка матери. Я разочарована.
Отец говорит, что вначале вилка будет лишь чуть вздрагивать. Что этого следует ожидать, потому что я пока не умею удерживать свой разум под контролем. На самом деле металл действительно шевельнулся, совсем капельку, говорит он, но мой разум слишком неопытен, чтобы заметить это, и потому продолжает концентрироваться на той же точке. Именно это несоответствие заставляет вилку дрожать. На следующем этапе, когда я научусь стабилизировать свою «хватку», я буду сдвигать всю вилку целиком. Самое трудное – «достичь первого движения». Стоит только им овладеть, как остальное придет само.
Еще один вариант этого упражнения – заставить двигаться стрелки на часах, которые уже много лет не работают. Мать считает, что эта игра отлично ей удается. Она триумфально показывает нам стрелку своих часов, которая передвинулась с 10.00 на 10.01. Это очень маленькие часики, и их стрелки довольно трудно разглядеть, но я почти уверена, что она права. Как и в случае с вилкой, стрелки пляшут перед моими напряженными глазами, и мне порой кажется, будто я добилась успеха, заставив двигаться и свою.
Временами я даже думаю, что заставила ее сдвинуться назад! Наверное, я столько тренировалась, что мои психические силы успешно научились контролировать плотную материю. Или, может быть, я так долго смотрела на эти крохотные стрелки, что мои глаза начинают видеть то, чего нет. Не знаю. Но отец, несмотря на ухудшающееся зрение, не испытывает сомнений. Он исследует наши часы и одобрительно кивает. Меня затопляет волна облегчения. Я не вполне понимаю, но, видя, как он доволен…
Я наслаждаюсь этими упражнениями на психическую концентрацию. Они длятся час и требуют абсолютно спокойной атмосферы. Я могу быть уверена, что в эти шестьдесят минут не услышу ни одного вопля. И определенно предпочитаю их упражнениям с гвоздем, которые были моими первыми тренировками по овладению твердой материей.
Однажды отец вручил мне толстую деревянную планку, в которую мать одним ударом молотка частично загнала гвоздь. Упражнение состояло в том, чтобы каждый день загонять гвоздь глубже, стуча по нему раскрытой ладонью. Спустя несколько месяцев это действительно случилось – ценой большой раны посередине моей ладони. Признаюсь, смысла в этом упражнении я не видела.
Мой отец никогда не снисходит до того, чтобы согнуть хоть одну вилку или сдвинуть часовую стрелку. Это упражнения для «подмастерьев». Он достиг таких высот в психической силе, что мог бы согнуть пополам Эйфелеву башню, если бы захотел. Но, разумеется, он не станет делать ничего подобного, поскольку Эйфелева башня – символ и точка отсчета для всех Существ Света.
– Потому что это пирамида, испускающая свет своей вершиной, – объясняет он.
Кроме того, Гюстав Эйфель был масоном и великим Посвященным, так же как Огюст Бартольди, чья статуя Свободы несет в руке – что? – факел. Люди не знают, что эти два сооружения служат еще одной цели, ретранслируя вибрации и таким образом позволяя Существам Света вступать через них в контакт с осью чистой энергии. Таким образом, когда Существа Света регенерируют, эта чистота рассеивается по всей Вселенной.
Я ошеломлена сложностью окружающих меня вещей и процессов, происходящих без моего ведома. Подумать только, меня увлекают какие-то там бабочки, птички и другие подобные глупости! Правильно родители называют меня «деревенской дурочкой».
Есть одна тема, которую я сумела понять и запомнить из многочисленных поучений отца. Египтяне, в частности высшие жрецы Мемфиса, открыли особое свойство пирамид концентрировать свет и вибрации – как это происходит в поклонении Ра, богу Света. Геометрия, как правило, модифицирует циркуляцию энергий. Из всех геометрических форм пирамиды наилучшим образом подходят для «поддержания жизни» недавно почившего фараона. Нам нужно лишь вспомнить масонский треугольник, первую геометрическую форму, и пирамиду, которая представляет его трехмерную проекцию. Эта триада действует как генератор жизни, обновления и перерождения – полной противоположности процесса умирания.
