– Он лучше смотрелся бы на площадке первого этажа.
Я не могу понять ее тон; она словно спрашивает моего мнения. Это на миг ошарашивает меня: никто никогда не интересовался тем, что я думаю. Взволнованная мыслью о такой перемене в моем монотонном существовании, я энергично киваю.
С самого раннего детства мне нравится этот ковер с его лоснящимися, величественными тиграми на красном фоне. Он напоминает мне о днях, когда мы еще жили в Лилле, до того как заточили себя в эту тюрьму. Я помню, как отец говорил мне ошеломительно мягким голосом: «Если ты повнимательнее вглядишься в этот узор – например, вон в того тигра, – если будешь смотреть на него, не отрывая глаз, то увидишь, как он шевельнется».
Никто никогда не интересовался тем, что я думаю. Взволнованная мыслью о такой перемене в моем монотонном существовании, я энергично киваю.
И тигры на этом ковре действительно двигались перед моими глазами. Теперь же мне не терпится переместить сам ковер.
Мы беремся за него, каждая со своей стороны. Он невероятно тяжел, и мы никак не можем сдвинуть его по полу, потому что он цепляется за нижний ковер – широкий, от стены до стены. Пытаясь скатать его, мать несколько раз валится с ног. Я сдерживаю смех: отец, как обычно, сидящий в столовой, не должен нас услышать. Но потом мы обе поддаемся приступу истерического смеха.
Я уверена: мать, как и я, сейчас думает об одном случае с актером Морисом Шевалье и клоунессой Мистенгет – эту историю рассказывает нам отец, когда хочет проиллюстрировать опасности контактов между мужчиной и женщиной. Шевалье и Мистенгет показывали вместе эстрадный номер. Они оба появлялись из большого ковра, который помощники раскатывали на сцене. Однажды, когда ковер развернулся слишком быстро, перед ошеломленными зрителями предстали… актеры, слившиеся в страстном поцелуе.
– И подумать только, у каждого из них были в то время другие отношения! – всегда укоризненно завершает свой рассказ отец.
Нам требуется очень много времени, чтобы дотащить ковер хотя бы до лестницы. Здесь проблема усугубляется: мы плохо представляем, как снести его вниз хотя бы по первому пролету, и еще хуже – как развернуть на середине лестничной площадки, чтобы спустить на второй пролет.
– Давай перевалим его через перила, – шепчет мать.
Мы с трудом переваливаем ковер через перила, и – плюх! – вот он уже лежит этажом ниже, балансируя на ограждении и грозя продолжить свое падение. Мы на цыпочках спешим вниз, едва успевая подхватить его, прежде чем он свалится на нижний этаж.
И тут мы чудом избегаем катастрофы: ковер едва не опрокидывает бронзовую статую, стоящую на почетном месте у подножия лестницы. Эта статуя – отцовский талисман: Афина, держащая в левой руке сферу знания. Я была удостоена нескольких сеансов поучений на тему этой статуи. Почему именно сфера? Это символическая форма, олицетворяющая знание, мир идей, каким его определял Платон, но, кроме того, еще и идеальная геометрическая форма, содержащая бессчетное число треугольников, а также «магический квадрат мудрецов».
Отец считает, что все на свете символично, и приписывает экстраординарную ценность простейшим геометрическим формам, таким как треугольники и квадраты. Он утверждает, что они несут в себе крохотную часть первозданной энергии творения. Понимание этих форм и уважение к ним – первый шаг к умению задавать энергиям вращение в верном направлении, а следовательно, и к шансу получить доступ к оккультной философии. Отец не дает никаких объяснений по поводу магического квадрата мудрецов, а я не осмеливаюсь спросить. И представляю сборище великих Посвященных, сидящих так, что их ряды образуют квадрат, и обсуждающих Вселенную и ее энергии.
Отец считает, что все на свете символично, и приписывает экстраординарную ценность простейшим геометрическим формам, таким как треугольники и квадраты.
В конце концов мы с матерью укладываем ковер на первом этаже и торопливо возвращаемся наверх, чтобы позаниматься в оставшееся недолгое время. Спускаясь вниз под конец дня, мы проходим мимо ковра и соглашаемся: здесь он смотрится намного лучше. И все равно с опаской ждем, как отреагирует отец, когда увидит его по дороге в спальню.
Наконец наступает время вечернего шествия. Мы поднимаемся по лестнице гуськом, мать возглавляет процессию, чтобы смягчить падение, если отец споткнется и упадет вперед, а я в арьергарде – на случай, если он опрокинется назад. Ковер с тиграми лежит, купаясь в свете ламп, прямо посередине площадки первого этажа. Отец проходит по нему и входит в спальню, не говоря ни слова. Мы обмениваемся встревоженными взглядами за его спиной. Во время вечернего ритуала по-прежнему не следует никакой реакции. Мы выходим в коридор, слегка ошарашенные, и идем спать. Уж завтра-то он все нам выскажет.
После утреннего ритуала на следующий день мы идем за отцом по лестничной площадке, обе в напряжении. Возбуждение предыдущего дня поутихло. Мы проходим по ковру друг за другом и достигаем лестницы. По-прежнему никаких комментариев. Спускаемся вниз в предписанном порядке: я впереди, мать позади. Ничего. Ни слова.
Так проходит неделя. День за днем мы ждем от отца выговора. Но ничего подобного не случается. Однажды вечером, когда мы направляемся наверх, мать не выдерживает. То ли чтобы положить конец ставшему невыносимым тревожному ожиданию, то ли потому что у нее не хватает духу скрыть от него даже сущую мелочь.
– Мсье Дидье, – нерешительно начинает она. – Вы сейчас увидите, мы перенесли ковер на первый этаж…
У нее нет времени закончить предложение. Отец скачками несется вверх по лестнице и, увидев ковер, впадает в устрашающую ярость:
– Это неприемлемо! Сделайте все, как было, – и немедленно!
Легче сказать, чем сделать. Наши ноги подгибаются от напряжения, мы тащим ковер – по сантиметру за усилие. То и дело слышим неистовый грохот шагов отца, когда он подлетает к двери своей спальни, распахивает ее и гремит:
– Какого черта вы там копаетесь? Неужели еще не закончили?
Каким-то образом мы ухитряемся поднять ковер обратно на второй этаж. Повесив головы со стыда, заканчиваем прислуживать отцу и возвращаемся в свои комнаты, не глядя друг на друга.
На следующий день отец решает провести генеральную инспекцию по дому, чтобы проверить, не передвинули ли мы что-нибудь еще. Он бурей носится из комнаты в комнату, а мы молча следуем за ним. Ему кажется, что перемещенные предметы попадаются буквально на каждом шагу, и он агрессивно допрашивает нас. К счастью, толстый слой пыли подтверждает наши ответы.
Под конец – потому что у нас явно слишком много свободного времени – отец наказывает нас новыми обязанностями. Мать должна выполнить дополнительные упражнения по бухучету, а я – переписать целиком «Практическое руководство по музыкальным тональностям» Дандло.
Это кажется мне легким наказанием за целую неделю такого волнующего сообщничества с матерью. Мы сделали что-то, чтобы скрасить наше унылое существование, у нас был общий секрет, общие тревоги, общие страхи, общее напряжение. И мать не возлагает на меня ответственность за провал нашего предприятия, отчего у меня на сердце почти легко.
