Доследование – соблазнительный выход. Огласить быстренько решение и мчаться за Володей в ясельки с абсолютно чистой совестью и сознанием выполненного долга.
А Макаров, что? Что герой, еще не доказано, а что свинья свиньей – вне всякого сомнения. И место его в тюрьме, пусть на своей шкуре испытает ровно то, на что хотел обречь давнего Ирининого подсудимого.
Дураку понятно, что доследование будет проведено грамотно, добросовестно и в самые сжатые сроки. Алкоголь в крови Воскобойникова окажется досадной ошибкой, у девочки Кругликовой обнаружится острое заболевание, начавшееся аккурат в день суда и заставившее ее бредить, а показания водителя… Они, наверное, просто исчезнут. Или он тоже принесет справку, что в день первого суда был пьян в дрова и поэтому нес полную ахинею.
Дело станет игрушечкой, и Макаров сядет, и так ему и надо.
– Так, – обернулась Ирина, – зовите этого придурка.
– Которого?
– Бабкина, кого еще. Пусть отзывает обвинение.
– Но…
– Без но, Павел Михайлович. Отзывает пусть, как хочет, и пусть закрывают это позорище, по недоразумению именуемое уголовным делом. И не дай бог девочку притянут за дачу ложных показаний.
Председатель суда посмотрел на нее странно, но Ирина уже и сама поняла, что слишком раскомандовалась, и быстро сменила тон:
– Правда, Павел Михайлович! Если он будет артачиться, то мне ничего не остается, как накатать огромную простыню о том, как у нас следователи давят на свидетелей, а эксперты дают ложные заключения, и разослать ее по тем адресам, которые только что перечислил глубокоуважаемый Сергей. У меня выхода другого просто не будет, иначе я сама совершу должностное преступление.
* * *
Федор прошелся по квартире, как в первый раз.
– Так странно, – сказал он Тане, – все вдруг кончилось, и завтра можно на работу, а я как-то и не рад.
Жена быстро вымыла руки, переоделась и сразу побежала в кухню. Федор направился вслед за ней.
– Слушай, я не готовила. Обеда нет.
Он засмеялся:
– Думала, меня сегодня уже государство начнет кормить?
Татьяна молча развела руками и открыла холодильник.
– Но девочка, конечно, кремень, – Федор сел на табуретку в углу, – пока такие девочки существуют, надежда есть. Не знаю, Тань, как нам ее поблагодарить, чтобы не обидеть?
– Спроси у нее, – предложила Татьяна. – Наверное, она лучше меня знает, как ее отблагодарить, чтобы не обидеть.
– Так и сделаю.
– Ах, вот она, – Татьяна захлопнула дверцу морозилки, – Федор, у нас есть порция пельменей, будешь?
– Твои домашние?
– Естественно. Я думала, что мы все уже доели, но вот, к счастью, нашлась.
– Всегда чего-нибудь находится.
– Но, если ты не хочешь пельмени, могу сварить макароны с сыром.
– Пельмени нормально. А вообще смотри, как ты хочешь, у меня пока аппетита нет.
– Ты плохо себя чувствуешь?
Федор отрицательно покачал головой.
– Скажи, если что.
– Скажу. А ты сама как?
– Нормально. Впрочем, я верила, что ты не виноват.
– Я знаю, Таня, спасибо, – смутился Федор.
– И я горжусь, что ты герой.
– Да ну тебя, – отмахнулся он, – этот водила наверняка приврал. Скорее всего, я действовал инстинктивно, а о спасении людей вообще не думал.
Татьяна посмотрела на него:
– А о чем ты думал?
Федор развел руками:
– Я бы и сам хотел об этом знать.
– Прости, я забыла, что ты не помнишь. Салат из помидоров будешь?
– Ты же знаешь, я тепличные не люблю.
– Как хочешь.
– Может, выпьем за мое освобождение?
Татьяна покачала головой, налила воду в большую кастрюлю и зажгла газ. Что может быть проще, чем варить пельмени? Кинул в кипяток, а как всплыли – достал. Оказывается, нет. Сейчас начнется маленький священный ритуал, водружение крышки над кастрюлей на скрещенные палочки на манер купола, перемешивание и соление в строго определенный момент.
Но воде еще долго закипать, и Татьяна устроилась возле подоконника с сигареткой.
Федор взял ее за локоть:
– Таня, что не так? Я тебя чем-то обидел?
Она молча затянулась.
– Правда, ты скажи.
– Я не знаю, Федя. Странное такое чувство… Будто на дверь налегала-налегала, а ее вдруг внезапно открыли – и ты вылетела непонятно куда.
– Во-во. Точно.
– Я просто не знаю, что теперь делать…
– Видимо, жить.
– Как?
Федор пожал плечами.
Татьяна снова глубоко вдохнула дым, губы сморщились.
– Слушай, если ты не бросишь курить, у тебя будет рот в полосочку.
– Что?
– Такие морщинки, как штрихи – тык, тык, тык, – Федор показал как.
– А тебе не все равно?
Федор засмеялся и сказал, что это вопрос с подвохом.
– Странно, – повторила жена, – наверное, я просто не гожусь для обычной жизни. Преодолеть там, поддержать, еще туда-сюда, а для радостей никак не гожусь.
– Мы просто еще не поняли, что все позади. Инерция еще.
Татьяна пожала плечами.
Федор заглянул в кастрюлю. Со дна поднимались одинокие маленькие пузырьки.
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
Рука с сигаретой дрогнула.
– Скажи, как есть.
– Я не знаю, Федя, не знаю, – чуть слышно начала Татьяна. – Ты сам по себе, я сама по себе. Зачем изображать иллюзию семейного счастья перед людьми, которым на нас плевать? Я уже побыла в глазах общественности брошенной женой, и оказалось, что совсем это и не страшно.
– Нет?
– Нет, Федя. Выяснилось, что я всю жизнь боялась того, чего бояться не надо, и из-за этого мы все трое жили в аду.
– Правда? – удивился Федор. – Не замечал.
– Ты – ладно, а вот Ленке досталось очень сильно.
Федор стоял возле плиты и смотрел на закипающую воду как дурак.
– Теперь ты свободный человек, – сказала Таня глухо, – и свободный мужчина.
– Вообще-то из ада еще никто не выбирался, – буркнул он.
– За двадцать лет мы так и не стали счастливы.
– Почему? Я был.
– Не ври… Федя, я не гоню тебя на улицу. Завтра я хочу поехать к Ленке, пока дорога, пока у нее, пройдет неделя, и за это время мы спокойно обдумаем, как быть дальше. Или разменяем квартиру, или наскребем одному из нас на кооператив…
