Кортни записалась в больницу, по ее словам, «потому что я сходила с ума. Я собиралась принять наркотики. Я не из тех, кто принимает наркотики в моменты кризиса, обычно я принимаю их, когда счастлива. Я действительно была готова убивать себе подобных. Я была на девятом месяце беременности. Я не могла покончить с собой, поэтому за две недели до рождения ребенка легла в больницу».
Тем временем Курт проходил детоксикацию и снова испытывал невыносимую боль. Не в состоянии есть, он был помещен под капельницу и в определенное время становился все слабее и слабее, а затем наступало улучшение. Его реабилитация затянулась из-за того, что ему время от времени давали морфий, чтобы снять боли в животе.
Курт повидал целый батальон специалистов в области желудочно-кишечного тракта, которые делали ему рентген, проверяли верхние и нижние отделы желудочно-кишечного тракта, проводили томографию и т. д. Он был слаб. И был готов сорваться.
– Курт плакал уже несколько недель подряд, – говорит Кортни. – Ничего, кроме плача. Мы только и делали, что плакали. Это было ужасно.
Поначалу Курт не понял всей сути истории с Vanity Fair.
– Это было явно неприятно, – говорит он, – но я был в таком уязвимом состоянии, и мой разум был настолько затуманен после приема наркотиков, что я предпочел бы просто отложить этот вопрос на некоторое время, но Кортни была очень расстроена этой ситуацией. У нее вот-вот должен был родиться ребенок – и она явно не была в состоянии затуманенного сознания.
Постепенно до Курта дошло, как эта история влияет на их с Кортни репутацию.
– Однажды я пришел в себя и понял, как это ужасно, – говорит он. – Статья определенно оказала негативное влияние на наше финансовое благополучие, наш имидж и все остальное.
И поскольку статья в Vanity Fair была основана по большей части на неназванных «внутренних источниках», им пришлось столкнуться с глубоким разочарованием и паранойей, возникшими из-за того, что некоторые из их самых доверенных друзей и партнеров предали их.
– К тому времени мы уже превратились в карикатурных персонажей, и это оправдывало всю ложь и слухи, – говорит Курт. – Мне показалось удивительным, что кому-то может сойти с рук что-то подобное, и Хиршберг не посадят за это в тюрьму, не арестуют и не засудят. Я думал, что мы сможем подать на нее в суд, но на то, чтобы бороться в суде с издателем Vanity Fair и Conde Nast, который поддержал бы ее, потребовались бы миллионы долларов.
Я просто решил: «К черту все это, я больше не хочу быть в группе. Это не стоит того. Я хочу убить Хиршберг», – говорит Курт. – Как только я выберусь из этой гребаной больницы, я убью эту женщину голыми руками. Я зарежу ее. Сначала я возьму ее собаку и выпотрошу ей кишки прямо у нее на глазах, а потом обосру ее и зарежу.
Курт был слишком слаб, чтобы сделать это, поэтому, по его словам, он подумывал нанять киллера, затем немного успокоился и подумал о том, чтобы попросить Дэвида Геффена потянуть за какие-то ниточки, чтобы уволить Хиршберг, иначе он ушел бы из группы. Ничего из этого так и не вышло.
Курт все еще ужасно сердится, когда речь заходила о статье Линн Хиршберг.
– Ей стоит надеяться, что я никогда не лишусь жены и ребенка, – говорит он. – Иначе, блядь, я отомщу ей. Прежде чем я покину эту землю, она обязательно встретится со мной.
Утром 18 августа 1992 года у Кортни начались схватки. Она ошарашила врачей, схватив капельницу и выскочив из палаты. Она зашагала к палате Курта, прямо через всю больницу, и крикнула ему: «Вылезай из этой гребаной кровати и спускайся сейчас же! Ты же не оставишь меня одну разбираться с этим, ИДИ НА ХРЕН!»
Она вернулась и обнаружила, что служба безопасности больницы сходила с ума.
Курт все еще был слаб после дозы снотворного и испытывал сильную боль, но немного позже ему удалось спуститься в родильное отделение.
В семь сорок восемь утра родилась Фрэнсис Бин Кобейн. Она весила семь фунтов одну унцию и, по словам Кобейнов, была совершенно здорова.
Курт не был свидетелем рождения собственной дочери. Он потерял сознание.
– Я рожаю ребенка, он вылезает из меня, а Курта рвет, он теряет сознание, а я держу его за руку и потираю живот, пока ребенок выходит, – говорит Кортни. – Это было довольно странно, – продолжает она, мрачно посмеиваясь.
– Я был чертовски напуган – вероятно, это был классический случай того, что переживает типичный отец, – говорит Курт, все еще подключенный к капельнице и в самом разгаре реабилитации. – Я был так слаб и болен и боялся, что с Кортни или с ребенком что-то случится.
Пресс-релиз Gold Mountain, вышедший через несколько дней, был направлен на опровержение всех домыслов о Фрэнсис. «Младенец в хорошем состоянии, хорошо питается и растет с нормальной скоростью, характерной для новорожденного», – говорится в заявлении. Также в нем говорится: «Порочные слухи о том, что Фрэнсис страдала от какой-либо ломки во время рождения, полностью лживы, и на самом деле она не испытывала никакого дискомфорта».
Если бы ребенок был мальчиком, его назвали бы Юджин, в честь Юджина Келли из Vaselines. Когда Курт и Кортни узнали, что у них будет девочка, они подумали о партнерше Келли в Vaselines, Фрэнсис Макки. В то время они не думали о Фрэнсис Фармер, голливудской актрисе, которая попала в черный список и была доведена до безумия в пятидесятых годах, но теперь Курт хотел бы, чтобы это было основной причиной такого выбора. Он добавляет, что слово Бин, «фасолинка» мелькало в их с Кортни жизнях много раз, но на самом деле они придумали это имя, заметив, что Фрэнсис на ранних ультразвуковых исследованиях была похожа на фасолинку.
Подмоченная репутация оказалась лишь началом войны с Vanity Fair. Даже адвокат Курта и Кортни, Розмари Кэрролл, считает, что статья Vanity Fair побудила окружной Департамент Лос-Анджелеса по делам детей начать принимать меры против них. Агентство, должно быть, видело статью в журнале (и Кэрролл, и Кобейны утверждают, что она была прикреплена к верхней части отчета об их семье). Эта история получила такую широкую огласку, что агентство просто не могло игнорировать ее, хотя Кортни якобы прошла детоксикацию почти сразу после того, как узнала, что беременна. Независимо от того, ожидалось ли давление со стороны вышестоящих инстанций или даже протесты общественности, не исключено, что агентство было фактически обязано досаждать этой рок-звездной паре.
Под конец беременности Кортни детские службы пригрозили отобрать у Курта и Кортни право опеки над Фрэнсис. На слушаниях в суде по семейным делам, где правила доказывания смягчены, детские службы использовали статью Vanity Fair и то, что позже оказалось поддельным анализом мочи, чтобы доказать, что Курт и Кортни многократно принимали наркотики и поэтому не заслуживали опеки над своим ребенком. Судья согласился и приказал Курту отправиться в очередной детоксикационный центр еще на тридцать дней, хотя после пребывания в Сидарс он был совершенно чист.
Но это было еще не все. Через две недели после рождения дочери Курт и Кортни были вынуждены передать опеку над Фрэнсис Джейми, сестре Кортни. В течение месяца после этого Курту и Кортни не разрешалось оставаться наедине с собственной дочерью.
