В «Я – Кейт» не одна, а целая дюжина историй: кто-то, как Дженнер, хочет стать «нормальным» в своей среде, кто-то агрессивно настроен против этого. И пока у этих последних нет своего собственного шоу на Е! – в немалой степени именно из-за их непокорности, – они будут держаться тесной кучкой в центре главного транссериала за всю историю.
* * *
В июле 2016 года в заголовках появилось высказывание Дженнер о том, что совершить каминг-аут как республиканке труднее, чем как транссексуалу. Она частенько проявляет то, что Боллан называет «непробиваемостью». Она такая же спорная главная героиня, как и защитница трансгендеров. И все же она хочет снова и снова переосмысливать свою личность, свое место в обществе и в мире. Может, она и не самая нетрадиционная, но ее выступления – это обращение к сотням тысяч тех, кто решительно не вписывается в рамки.
Когда Дженнер заговорила о своих планах на третий сезон, она могла бы переместить фокус на себя: на свое влечение к Кендис или на отношения с наиболее знаменитыми представителями семейств Кардашьян и Дженнер. Но вместо этого она объявила, что хочет сосредоточиться на людях, испытывающих гендерную дисфорию, неважно, по собственному выбору или из-за недостатка средств. Она решила не избегать проблем, связанных с трансгендерной самоидентификацией, но, наоборот, обратиться к ним, исследовать их и разобраться, что вызывает дискомфорт у людей, в том числе и у нее самой. Но в августе 2016 года канал Е! объявил о прекращении сериала «Я – Кейт» по взаимному согласию с Дженнер: то ли по причине падения рейтингов, то ли из-за того, что Дженнер не пожелала держать сериал в рамках традиционного шоу. При всех своих оплошностях Дженнер заставила зрителей по-новому взглянуть не только на собственные предубеждения против трансгендеров, но и на вопросы гендерной идентификации в целом. Ни рейтинги шоу, ни его заморозка не умаляют его достижений.
Сделайте шаг назад, напомните себе: в течение двух лет знаменитый спортсмен, американский символ мужества стал одним из наиболее известных транссексуалов (а заодно и женщин старше шестидесяти) в поп-культуре, заново оценив мир вокруг себя, свои привилегии, примерил чужую для себя жизнь. Открытость Дженнер, ее поиски сочувствия, пусть даже не всегда удачные, – вот что важно, и не только в рамках телешоу, но и во враждебном мире американской культуры в целом. Потому что там, где страх и ненависть являются нормой, простая попытка понять тех, кто живет не так, как ты, а именно это Дженнер и делает, – это истинная непокорность.
Глава девятая. Слишком громкая: Дженнифер Уайнер
Футбол и спорт необходимы, покупка одежды, следование моде тривиальны.
Вирджиния Вулф «Своя комната»
Когда женщины перестанут читать, роман умрет.
Я надеялся, что обзаведусь мужской аудиторией, потому что не раз слышал от мужчин в очередях за автографом: «Знаете, если бы я о вас не был наслышан, то меня бы оттолкнула рекомендация Опры. Я думал, «Поправки» – для женщин, и даже к ним не притрагивался». Это говорили читатели-мужчины.
В книжном мире существует своя иерархия, с глубоко укоренившимися представлениями о качестве, продажах и гендере. Чем популярней книга, чем больше она рекламируется, чем заметнее она и чем легче она читается, тем ниже она ценится в этой иерархии. В основном это дамская литература: женщины делятся этими книгами с подругами, берут их в библиотеке, покупают, потому что посоветовала Опра или какая-нибудь другая знаменитость.
Около 80 % покупателей художественной литературы составляют женщины, это огромная сила на рынке
[315]. Только покупают они «неправильные» книги, по распространенному в культурной сфере мнению. «Правильные» книги – сложные: они экспериментальные, непостижимые, мужские. О них пишут в престижных обзорах, они получают награды, в память о чем потом ставится золотой значок в углу обложки. Авторы не сообщают о них в блогах или твитах, потому что не ведут ни блога, ни «Твиттера». Такие книги пишутся десятилетиями. Их выпускают в твердом переплете – привилегия истинной литературы. Они занимают высшие слои в атмосфере настоящего искусства. И хотя не все, но большинство авторов этих книг – мужчины.
На другом конце этой иерархической лестницы – дамские, хорошо продающиеся книжки, зависящие от умелой саморекламы. Их авторы пишут по книге в год, а то и больше, и каждая обложка похожа на предыдущую. Такое чтиво покупают в киосках, супермаркетах и аэропортах, им развлекаются на пляжах – словом, это типичная массовая культура. Такова книгоиздательская индустрия: внизу – «доступное», коммерческое чтиво, необходимый слой, развивать который, однако, не стоит; а в разреженном воздухе вершины – литература мужская, высокохудожественная, находящаяся под патронажем деятелей культуры. Конечно, это подход упрощенный, но не слишком. Именно по этой схеме мы оцениваем деятелей искусства и их работу, как по книгам на полке и постерам на стене судим об интеллекте и общественном положении их владельца. И такие суждения в корне своем, пусть даже не всегда осознанно, основываются на гендерном принципе.
Это и есть та проблема, о которой без умолку последние лет десять говорит Дженнифер Уайнер, автор тринадцати книг общим тиражом 10 миллионов экземпляров. Она запустила в «Твиттере» флешмоб с хештегом #Franzenfreude в защиту «коммерческой» литературы в The New York Times Book Review
[316]. Уайнер стала «нетипичной феминисткой-борцом», как высказались в The New Yorker, пытающейся пошатнуть иерархию книгоиздательского бизнеса
[317].
Упорно не желающую молчать Уайнер называли резкой, изголодавшейся по вниманию, злобной; ее критика книгоиздательства считалась предвзятой и неуместной. И хотя подход Уайнер имел свои минусы, он все-таки вызвал определенные перемены: в обзорах, в том числе и в The New York Times Book Review, стали чаще затрагивать произведения, созданные женщинами. Но это не смягчило ее имиджа непокорной женщины, которая не знает своего места в сложившейся иерархии и которая достаточно горласта и бестактна, чтобы оспаривать установившиеся традиции.
