Когда «Хорош в постели» вышел в свет, Уайнер понятия не имела, что это чиклит: многие вообще не знали, что это такое. Теперь этот термин частенько применяют к произведениям массовой культуры, сосредоточенным на женщинах: любовные отношения, покупки, прочие женские дела. Происхождение этого определения можно проследить до середины 90-х, когда Крис Маза и Джеффри Дешелл опубликовали серию женских произведений. В своем эссе 2005 года Маза, объясняя происхождение термина, сказала: «Целью было показать, как отличается форма и язык женской литературы от мужской»
[332].
Термин «чиклит» был выбран с сардоническим подтекстом: речь шла не о старинном образе фривольной дамочки-кокетки, эдакой «цыпочки», а об укоренившемся вредном стереотипе. Иными словами, Маза и Дешелл хотели сломать клише, показав на уровне литературы, что «цыпочки» представляют собой не то, чего от них принято ожидать. Год спустя Джеймс Уолкотт использовал этот термин, рассказывая о колонке Морин Дауд в The New York Times, но в широкое употребление он вошел после колоссального успеха «Дневника Бриджет Джонс» Хелен Филдинг, за которым последовал целый поток романов такого рода, включая «Руководство по охоте и рыбалке для девочек» Мелиссы Бэнк, «Признания шопоголика» Софи Кинселлы, «Секс в большом городе» Кэндис Бушнелл и «Хорош в постели» Дженнифер Уайнер
[333].
Нельзя сказать, чтобы подобной литературы не существовало раньше – такие книги, особенно в британской литературе, характеризовали как «чтиво о покупках и сексе». Основные перипетии сюжета описывают по-разному, иногда нудно (молодая женщина рассталась с плохим парнем, или ищет хорошего парня, или рассталась с кучей хороших парней и встретила кучу плохих), иногда по-научному (конфликт между стремлением к независимости и безопасностью, которую может обеспечить партнер)
[334]. Но самое точное определение дал менеджер книжного магазина в Сан-Франциско: «Это вроде порнографии: объяснить не могу, но узнаю́, когда вижу»
[335].
Одним из отличительных признаков является подача таких книг на рынке: дизайн, как правило, выполнен в красных, белых, черных или же пастельных тонах, на обложке изображена женщина со спины (в полный рост или только голова), пляж, сумка с покупками, и/или туфли на шпильках. Ловкий маркетинговый ход: издатели сразу четко дают понять, какой именно это род литературы, а то и обрисовывают содержание. Это и не хлам, и не «книжный клуб» Опры, хотя многие женщины, читательницы этого клуба, и являются целевой аудиторией.
Чиклит стал настоящей литературной сенсацией, с миллионными продажами. Тем не менее его всячески стараются принизить: пока издатели допечатывают тиражи, Берил Бейнбридж, номинантка на Букеровскую премию, называет такие книги «пустословием», анонимный редактор доказывают, что они «вредят Америке», автор в The New York Times заявляет, что это «литературный аналог типовой застройки»
[336]. Это все те же элитарные доводы, которыми оперировал Макдональд, просто теперь их примеряют на женственные формы «дамского романа» XXI века.
Это пренебрежительное отношение отчетливо про-явилось в появлении сборника, красноречиво названного «Это не чиклит»: «Чиклит – это схема притупления чувств, – пишет Элизабет Меррик, редактор сборника. – Литература, напротив, открывает нам путь к новым культурам, местам, к внутренней жизни. Если чиклит уменьшает значимость человеческого опыта, то литература раскрывает перед нами разнообразие жизненных путей и устремлений. Литература посредством тщательно отшлифованного языка расширяет наши горизонты вместо того, чтобы оглушать штампованными клише и сужать кругозор. Чиклит притупляет наше сознание. Литература развивает воображение»
[337].
Отмежевавшись от того, чем он не является, сборник давал понять, на что он претендует: на звание литературы, или, как гласил подзаголовок, «Оригинальные рассказы лучших женщин-авторов Америки (каблуки не обязательны)». Круг авторов варьировался от Чимаманды Нгози Адчи до Дженнифер Иган и был более разнообразен, чем основа раннего чиклита (белые, преимущественно гетеросексуальные женщины); но это были авторы, занимавшие ту же позицию, что и Франзен: между мидкультом и высокой культурой.
Конечно, мало кто из творческих людей согласен причислять себя к течению, приниженному в общем представлении, пусть даже оно приносит кучу денег. Это раздвоение заметно в интервью многих авторов, получивших ярлык «чиклит»: Элиза Юска, автор «Справляясь с Джеком Вагнером», говорила: «Я хотела, чтобы моя книга была забавной, а не миленькой; миленькая – это уже чиклит»
[338]. Эрика Йонг была недовольна, когда ее литературу определили как «современную версию романов про то, как выйти замуж»
[339]. Элисон Джеймсон обнаружила, что из-за присвоенного ей определения «чиклит» пресса позволяет себе задавать в интервью вопросы о личной жизни; Плам Сайкс так отзывается об этом термине: «Думаю, его придумал мужчина. Вряд ли какая-нибудь девушка так о себе выскажется»
[340].
Уайнер не была исключением. Она считала, что это словцо «все ухудшает», о чем и говорила на встречах и в интервью
[341]. «Термин «чиклит» используют, чтобы принизить женщин-писателей, – сказала она в 2005 году. – Любая книга, где молодая героиня сталкивается с разладом в личной жизни, с романтическими отношениями или с семейной травмой, да вообще книга с элементами автобиографии попадает в эту категорию. Это несправедливо. Когда вышла первая книга Джонатана Сафрана Фоера, она же была фактически о нем самом, но о ней отзывались в куда более уважительном тоне: типа, «Ооо, какой занятный писатель!» А когда об этом пишет женщина, то сразу: Никакая ты не писательница, просто свой дневничок напечатала»
[342].
