Сейчас мы видим проявления этого подхода в ажиотаже, который вызывают руки Мишель Обамы и зад Бейонсе, в тяге к тренажерам и корректирующему белью. Размеры стали не так важны, как то, что Бордо называет «четкими очертаниями». В телах, соответствующих стандартам, могут быть зад, ноги и грудь любого размера, но они должны быть «в порядке», неважно, благодаря упражнениям или хирургическому вмешательству.
Полное тело больше нуждается в работе, чем тощее: над ним надо работать постоянно. Женщины могут получать удовольствие от упражнений, при этом поддержание тела в норме требует физических и психологических усилий. Бордо называет это «гибкой стратегией социального контроля»
[379].
Женщины могут считать себя феминистками, вольными и свободными во многих отношениях – и все-таки они подчиняются представлениям об идеальном теле.
По этой логике, неподтянутое тело – признак неудачницы: либо она не сумела контролировать себя, либо не подчиняется стандартам, определяющим, что такое хорошо. Данэм, упорно демонстрирующая на экране свое ненакачанное тело, явно попадает во второй лагерь.
Это проявляется еще и в одежде Ханны, героини Данэм: на ней все коротко, будто она нарочито игнорирует принятые нормы. Дженнифер Роджин, костюмер «Девочек», говорит, что это делалось специально, чтобы подчеркнуть непокорность Ханны. Одежду специально портили: если к платью полагался пояс, подчеркивающий талию, его выбрасывали
[380].
Как сказала Роджин, «мы хотели показать Ханну безалаберной». Безалаберность проявлялась среди прочего и в отсутствие контроля над своим телом
[381]. В отличие от нарядов Марни и Шошанны, подчеркивающих их стройные, подтянутые, соответствующие моде фигуры, одежда Ханны поначалу как-то еще уравновешивается корректирующим бельем, но потом прекращается и это: далекая от совершенства плоть выставляется напоказ не из-за оголения, а из-за неудачной одежды.
Понимание принципа оголенности становится возможным только благодаря тому, что Данэм полностью контролирует «Девочек». Исполнительным продюсером выступал Джадд Апатоу (именно его имя и власть обеспечили доходы HBO), и Данэм регулярно передает другим руководительские обязанности. Но визуальная часть шоу, то, как одета и представлена Ханна на экране, – полностью ее заслуга. Вот почему она смогла исполнять главную роль, тогда как обычно люди с подобной внешностью и темпераментом обретаются где-нибудь на заднем плане. Вот почему она сумела настоять на своем, и, как выразился ее приятель по колледжу, «предстать голой перед людьми, которые видеть ее голой не хотели»
[382].
* * *
Данэм не просто оголяется: она делает это в общественных местах. В одном из наиболее ярких эпизодов второго сезона Ханна меняется топами с парнем посреди танцплощадки. Весь остаток ночи она рассекает по городу в желтом сетчатом прикиде, и хорошо видно, что она без лифчика. Вокруг «правдоподобия» образа полуголой женщины в клубе поднялась изрядная шумиха. «Сколько ни бывал в свое время в Нью-Йорке, такого не видел, – признается один из пользователей интернета. – Очень похоже на Ханну: так обкуриться, что считать себя сексуальной»
[383].
Но вот в чем дело: публика видит грудь Ханны такой же, как и все на свете – ничего привлекательного и сексуального. Но Ханна, особенно обкуренная, оценивает свое тело иначе: с ее точки зрения, сетчатый топ и оголенная грудь прекрасны, ничего лучше и придумать нельзя, и это обязательно надо всем продемонстрировать. Эпизод доводил зрителей до белого каления именно потому, что они воспринимали Ханну совсем по-другому. Все только и спрашивали: зачем? С какой целью она раздевается? Ответ очевиден: контраст между тем, какой воспринимает Ханну мир и какой считает себя она сама, – движущая сила сериала.
То же самое можно сказать о другой скандальной сцене, когда Ханна ест кекс в ванне вместе с Марни. «Зачем мыться в одной ванне с подругой?» – спрашивали зрители после пилотного выпуска «Девочек» (ответ: потому что они живут в одной комнате). «Кто будет есть на завтрак кекс в душе?» (Тот, кто полностью в ладах со своим телом и за него отвечает).
Посмотрите на предшествующую сцену: Чарли, приятель Марни, восклицает, глядя на девушек, свернувшихся калачиком в кровати: «Прямо два ангелочка!» Ханна отвечает, кивая на Марни: «Ангел Victoria’s Secret», а потом указывает на себя: «Толстенький купидон». «Ничего подобного, – возражает Чарли. – Ты потрясно выглядишь», и Ханна, доставая кекс из холодильника, говорит: «Отвернись, пожалуйста». Ханна сидит в ванне, свесившись через край, и жует кекс, Марни рядом бреет ноги. Следует обмен репликами.
Ханна: Так и будешь ходить в полотенце? Я тебя никогда голой не видела, а ты меня видишь постоянно, а ведь должно быть наоборот.
Марни: Брось, ты же красивая.
Ханна: Скажешь тоже. Может, я хочу взглянуть на твои титьки.
Марни: Извини, не выйдет. Я их показываю только тем, с кем собираюсь заняться сексом.
Ханна: Да ладно, ты сама ко мне в кровать пряталась, чтобы сексом с Чарли не заниматься.
Эта сцена прекрасно раскрывает характер обеих героинь и соответственно их отношение к оголенности и интимности. Ханна считает себя «толстеньким купидоном» и готова слопать на завтрак кекс в ванне («Пожалуйста, отвернись»). А еще она сознает, что оголенность – привилегия, которая ей не положена: глядя на стройные ноги Марни, она понимает: все должно быть по-другому. Говоря «я хочу взглянуть на твои титьки», она хочет сделать Марни такой же уязвимой, какой она сама чувствует себя перед подругой. Но Марни оставляет привилегию видеть себя прекрасную тем мужчинам, которые испытывают к ней сексуальный интерес. Она согласна на наготу, увиденную сквозь призму влечения, – но не на оголенность.
Эта сцена прекрасно иллюстрирует конформизм Марни: она оценивает свое тело по степени его значимости для мужчин, пусть даже она сама не испытывает к ним ответного влечения. Ханна, напротив, жаждет – хоть кекса, хоть интимности. Она знает, что должна стыдиться этого, как сделала бы любая женщина, и все-таки поступает по-своему. Вот почему Ханна сидит в ванне, а Марни горбится с краю и бреет ноги: женственность обязывает. Зрителю предлагают догадаться, которая из девушек (и чье тело) имеет бо́льшую власть: «Каково это – быть такой любимой?» – спрашивает Ханна.
Эта сцена – не для того, чтобы посмеяться, но для того, чтобы подразнить. Сцен с оголенностью в сериале предостаточно, и каждый раз Данэм хватает через край – и исследует реакцию. Как будет восприниматься сцена, если поменять все местами? Может ли Марни угоститься кексом, если ее тело – результат диет и ограничений? И если такая оголенность, такая важная для передачи характера, не является необходимой, то какая же тогда нужна?
