Сосибий в это время находился в Сирии, где обсуждал с Антиохом III условия перемирия. Мир был крайне необходим им обоим: одному – чтобы разобраться со своим вероломным наместником в Малой Азии Ахеем, а второму – чтобы следить за ходом Второй Пунической войны, в которой, пока она была в самом разгаре, удача, казалось бы, склоняется в сторону Карфагена. Ганнибал успешно проник в Италию и собирался заставить врага сдаться. Но Рим еще не был повержен: в бассейне Эгейского моря у сената были не только враги, но и друзья, и его члены обратились к Египту за помощью.
Для египтян этот вопрос был крайне деликатным. На протяжении всего конфликта между Римом и Карфагеном Египет сохранял благожелательный нейтралитет, и Сосибий не хотел менять эту ситуацию. Но так или иначе Египет симпатизировал Риму, считался «другом» Республики, что было крайне выгодно как самому государству, так и его жителям с политической и торговой точек зрения. Но эти неформальные отношения Сосибий решил оставить в запасе. Он не хотел, наладив дипломатические связи с Римом, тем самым рассориться с карфагенянами или нарушить нейтралитет. Из-за этого неожиданное прибытие в Александрию двух римских послов, которые должны были возродить дружбу между двумя народами, заставило Сосибия столкнуться с проблемой, осложнившейся тем, что Филопатор принял подарок от римского сената – красивую тогу и цепь из слоновой кости, а Арсиноя – пурпурное одеяние.
Это были поразительные подарки, отказ от которых мог показаться невежливым, а приняв их, царская чета брала на себя обязательство отправить в Рим один или два корабля с зерном, по сути нарушая таким образом нейтралитет. Очевидно, римские послы знали, как избавить египтян от сомнений. Возможно, Филопатору слишком нравилась его цепь из слоновой кости, Арсиною чересчур поразило пурпурное одеяние, чтобы отказаться от этих прекрасных вещей, а у Сосибия, очевидно, нашлись собственные побудительные мотивы. Так или иначе, сенат получил зерно, а послы привезли домой еще и радостную новость – римскому народу не следует бояться развращенного царя, ставшего марионеткой в руках продажного грека.
Александрийский дворец вернулся к привычной жизни. Оргии следовали одна за другой, и Агафоклея блистала на всех них. Рядом с ней сидел Филопатор, хваставшийся своим происхождением от Диониса и водрузивший на лоб венок из плюща, символизировавший этого бога. Сделав это, он отошел от семейного предания, согласно которому Птолемеи возводили свое происхождение к Гераклу и которое, очевидно, было создано для того, чтобы легализовать династию в глазах македонян, сделав ее представителей родственниками Александра Македонского по прямой линии. Но убеждения предков ничего не значили для четвертого Птолемея, да он и не собирался делать культ Диониса общенародным. Скорее он хотел, чтобы этому богу поклонялись немногочисленные избранные, в обществе которых он мог наслаждаться таинствами Диониса, проводившимися в театре.
В религиозной сфере Филопатор не был склонен к предрассудкам и с радостью поддерживал Агафоклею, страстную почитательницу Исиды. Эту поблажку любой мужчина давал своей жене или любовнице, ибо в тот период Исида была единственной божественной защитницей женщин. Торжества в ее честь всегда отмечались с общенародным размахом. Правительственные учреждения закрывались, и все жители Египта на протяжении трех дней чтили память богини, искавшей мертвое тело своего мужа Осириса. Затем все александрийцы отправлялись в Каноп, чтобы посмотреть на отплытие священной ладьи Исиды. Главным действующим лицом во время этого праздника всегда была Агафоклея. Она возглавляла гуляния, вела за собой процессию хористов, дев и почтенных матрон, а также посвященных – целый полк женщин, сопровождавших изображение богини по пути из храма на побережье.
Арсиноя, сестра и жена царя, устранилась от нескончаемых торжеств и празднеств, постоянно сменявших друг друга. Свадьба с братом оказалась ошибкой
[44] – Филопатор не собирался ни оставлять любовницу, ни изгонять из дворца ее приспешников. Арсиноя тщетно умоляла мужа заменить продажного Агафокла на более честного человека; говорила ему, что алчность Сосибия заставляет жителей Египта усомниться в своей верности правящей династии. Предостережения и упреки не помогли: Филопатор не собирался ни оставлять любовницу, ни разрывать отношения с ее друзьями, и Арсиноя перестала протестовать. В 209 г. до н. э. она родила сына и, выполнив главную обязанность царицы, покинула двор. Она перестала получать удовольствие от жизни и погрузилась в мир собственных размышлений.
Однажды утром царица бродила в окрестностях дворца и вдруг заметила, что осталась одна. Царь и придворные уехали в Каноп, и, очевидно, все жители города последовали их примеру. В этот день отмечали праздник Лагинофорий (Кувшинов) – Птолемей создал его, чтобы в очередной раз почтить Диониса. Оказавшись у ворот, Арсиноя остановила прохожего и спросила его о том, куда и зачем он направляется. Незнакомец сказал ей, что в этот день люди лежат на соломе и каждый ест то, что принес с собой, и пьет из собственного кувшина. Арсиноя впала в задумчивость, а затем с презрением пробормотала: «Грязный же будет у них сброд! Толпа всякого звания и еда несвежая, приготовленная кое-как»
[45].
Царь становился все менее популярным. Здравомыслящие домочадцы с тревогой следили за тем, как он ведет столь распущенный образ жизни, и более смелые, чем остальные, «родственники» один за другим осторожно говорили о своей обеспокоенности. Для таких высказываний требовались смелость и подходящий момент, ибо Филопатор был крайне вспыльчив и негативно реагировал на советы, которые ему не нравились. Особое отвращение у него вызывали государственные дела. Он ставил печати на документах, не вникая в их содержание, утверждал расходы, не проверяя, действительно ли они необходимы.
Помимо пиршеств и пьянок, Филопатора интересовали только слухи о нем самом. Он искренне, но ошибочно верил, что его все еще обожают и считают отцом народа. Виноват в этом был не только царь, ибо единственным чтивом, к которому он обращался, были отчеты шпионов и агентов, собиравших информацию в столице и хоре, которые, прежде чем попасть на его стол, значительно перерабатывались. Неудивительно, что страдавшие от голода люди нашли корень всех своих бед в личности правителя. Эвергет справился с разразившимся до этого голодом, накормив подданных за счет царской казны. Но его сын поступил более опрометчиво, возложив ответственность за это на Агафокла, занявшего должность диойкета. Голодающие жители Египта, испуганные несколькими низкими разливами Нила, тщетно искали поддержки у государства. Ждать помощи не приходилось, так как Агафокл категорически отказался кормить население. Он сказал Филопатору, что люди должны сами искать себе пропитание, и царь опрометчиво прислушался к этому совету.
Вскоре правителю пришлось пожалеть о своей слабости. По всей стране начались беспорядки, и стратеги, один за другим, стали обращаться к царю с просьбой прислать войска, чтобы подавить мятежи. Филопатор слишком поздно заменил Агафокла на бесцеремонного вояку Тлеполема, которого он наделил чрезвычайными полномочиями, передав царскую печать. Неискушенный в делах, связанных с управлением государством, и не знавший причин недовольства, Тлеполем сумел придумать лишь одно решение проблемы – жестокое подавление мятежей. Эти контрмеры не всегда оказывались успешными, и в какой-то момент стало понятно, что в государстве началось широкомасштабное восстание.
