Антиох III в тот момент оказался не в самой удачной для себя ситуации. Очистив Финикию от египетских гарнизонов, он уже собирался захватить побережье Киликии, но в его планы вмешался Рим, и сенаторы, воодушевленные победой над Филиппом V в битве при Киноскефалах, приказали Антиоху вернуть все военные трофеи Египту и покинуть территорию Македонии к югу от Геллеспонта. Антиох возразил, заявив, что ситуация в Азии не касается римлян, а у сената не больше прав выяснять, чем там занимается Антиох, чем у Антиоха – разбираться, что в Италии делают римляне. К тому же он дал римлянам понять, что по собственной воле установил дружественные отношения с Египтом и даже договаривается с правителем этой страны «вскорости породниться».
С помощью этой уловки Антиох III хотел выиграть время. Услышав слух о том, что юный Птолемей скончался и в Александрии вот-вот случится государственный переворот, он, не проверив эти сведения, отправился в Египет. Это путешествие было обречено на неудачу. Слухи оказались ложными. Из-за бунта Антиоху пришлось отложить отплытие, а шторм заставил его прервать путешествие, и разочарованный царь оставил надежду на захват Египта. В итоге Антиох III, считавший каждую свою дочь ценной шахматной фигурой, благосклонно отнесся к предложению Аристомена.
Старшая из его четырех дочерей была выдана замуж за собственного брата, наследника трона, вторая и третья стали женами царей Каппадокии и Пергама, а теперь пришла очередь самой младшей из них. Антиох нуждался в зятьях и стал спешно готовиться к помолвке своей дочери Клеопатры
[48] с царем Египта Эпифаном. В качестве приданого невесты он предложил доходы от Келесирии, Финикии, Самарии и Иудеи. Это была прекрасная наживка, и в 192 г. до н. э. в Рафии был заключен брак. Союз египетского царя и сирийской царевны оказался счастливым: жених и невеста прекрасно подходили друг другу, они были молоды, здоровы и отважны. Но никакой династический брак не мог помешать потомкам диадохов Александра Македонского схватить друг друга за горло, и при жизни следующего поколения над Египтом нависла угроза превращения в придаток Сирии.
Под влиянием пугающих новостей придворные вернулись в Александрию. Беспорядки снова переросли в восстание, центром которого на этот раз стала Дельта, а именно Ликополь, и Поликрат, собрав столько солдат, сколько смог, поспешил к этому городу, чтобы начать его осаду. Взять его приступом было крайне трудно из-за слишком сильного разлива Нила, а уменьшался уровень воды очень медленно. В начале осады Поликрат перерезал сообщение Ликополя с внешним миром как со стороны суши, так и по воде, надеясь, что, когда начнется голод, его жители сдадутся. Но горожане были готовы к осаде, и Поликрату пришлось сменить тактику. Он приказал запрудить устья каналов, по которым вода попадала на покрытые разливом земли, в том месте, где они отходят от Нила, а затем, когда они высохли, прошел по ним вместе со своими солдатами, подвел их к городским стенам и дал команду к началу приступа. Но этим кровопролитием дело не ограничилось.
В Верхний Египет вторглись малозначительные нубийские князьки, и в Нижний Египет опять двинулись повстанцы, возглавляемые новыми предводителями. Поликрат был вынужден предпринять еще один поход. Захватчиков вытеснили назад, а восставших заставили подчиниться в обмен на прощение. Обещание дал им сам царь, и египтяне не усомнились в правдивости его слов. Но Поликрат не собирался рисковать. Он понимал, что бунтарь представляет гораздо меньшую угрозу, когда он мертв, и, заманив вожаков мятежников в Саис, привязал их обнаженные тела к колесам своей колесницы, на которой затем пронесся вдоль городских стен.
Эпифан при этом не присутствовал. Возможно, подобно Филадельфу, он предпочитал подавлять восстания руками доверенных лиц, а может, как и Филопатор, не хотел, чтобы что-либо мешало ему получать удовольствие. Царь страстно любил охоту, и его смелость не раз становилась предметом для разговоров александрийцев. Еще с незапамятных времен охота (обычно на кабанов, леопардов, диких кошек и волков) пользовалась большой популярностью у египтян. В Абидосе, в часовне Хора, входящей в храмовый комплекс царя Сети, сохранилась надпись, оставленная примерно в тот же период несколькими галлами и посвященная охоте на лису. «Мы, Фоант, Каллистрат, Аканнон и Аполлоний, – говорится в ней, – пришли и добыли лису». Однако, к несчастью, Эпифан не понимал, что у правителя, помимо развлечений, есть еще и обязанности, выполнению которых очень мешало его пристрастие к охоте. Он мог пропадать где-нибудь на протяжении нескольких недель, и срочные государственные дела приходилось откладывать до тех пор, пока Эпифан не возвращался, устав преследовать добычу.
Царь не слушал увещеваний Аристомена. Если что-то шло вразрез с его желаниями, этот представитель династии Птолемеев мог быть таким же неумолимым и злопамятным, как и любой из его предшественников. И однажды наконец наступил день, когда Аристомен переполнил чашу царского терпения. В тот день Эпифан принимал греческое посольство. Был жаркий полдень, звучали длинные речи, и в самый разгар встречи царь уснул. Будучи человеком довольно импульсивным, Аристомен вышел вперед и потряс Эпифана за плечо, разбудив его. «Измена, измена», – стали бормотать обеспокоенные придворные, так как прикосновение к телу царя при дворе Птолемеев действительно приравнивалось к измене.
Эпифан посмотрел на преступника, отпустил послов и, охваченный гневом, удалился в свои комнаты. Там он стал раздумывать над тем, каким образом лучше наказать обидчика, а враги последнего воспользовались ситуацией и стали давать царю соответствующие советы. В итоге Аристомен разделил судьбу со всеми, кто переходил дорогу юному правителю, – платой за безрассудство престарелого регента стала его жизнь.
Поликрат оказался более осмотрительным человеком. Он уже давно стремился к тому, чтобы стать «серым кардиналом» при Эпифане, а благодаря гибели Аристомена это стало возможным. В общении с молодым царем хитрый грек стал вести себя так же, как некогда Сосибий – с его покойным родителем. Поликрат начинал восхищаться мудростью Эпифана, как только тот произносил хотя бы слово. Лесть сработала – уже через несколько месяцев Поликрат фактически стал правителем Египта. Однако его устремления были вполне бескорыстными – он хотел уничтожить пропасть, которая все шире разверзалась между правителем и его подданными. Египет был болен и нуждался в целителе. Поли-крат обдумывал, какое лекарство следует дать пациенту. Казна была пуста, что не позволяло ему освободить население от уплаты податей или отменить монополии. Более безопасным и полезным с практической точки зрения решением могла стать борьба с некоторыми чиновничьими злоупотреблениями.
Постоянно раздавались громкие жалобы на неработающие ирригационные системы и призыв крестьян на общественные работы. Чиновники оставляли их без ответа, начиная со времени, когда на престол вошел Филопатор. То, что систему ирригации довели до такого состояния, было непростительно, ибо благосостояние народа целиком зависело от своевременного и достаточного орошения полей во время разливов Нила. Через 60 дней после первого подъема уровня воды в Ниле преграды, установленные в устьях каналов, отходивших от реки на восток и на запад, проламывались, и поток воды мог спокойно течь по каналу до тех пор, пока его путь не преграждала плотина. Когда местность вокруг оказывалась под слоем воды, плотину ломали, и этот процесс повторялся до тех пор, пока вода в канале не достигала невысоких холмов, расположенных на границе долины реки. Позже все происходило наоборот: каналы блокировались, и вода оставалась только в небольших прудах, образовывавшихся в конце каждого из них. В Дельте процесс выглядел таким же образом, за исключением того, что дренаж делался глубже, каналы – более широкими, а наводненная область ограничивалась пространством самой Дельты. В период наивысшего разлива Нила страна превращалась в обширное озеро, деревни были изолированы друг от друга, а перемещаться между ними можно было только с помощью лодок.
