Пока Филометор был в Верхнем Египте, Эвергет смог упрочить собственное положение. Он заявил, что теперь боится за свою жизнь, и стал умолять сторонников защитить его от мстительного брата. Вскоре жители столицы стали прислушиваться к его словам. Они сами избрали его царем и не собирались изменять свое решение. Когда Филометор вернулся в Александрию и заметил обращенные на него мрачные взгляды горожан, он все понял. Двум царям не было места на египетском троне, и один из них – старший или младший – должен был навсегда исчезнуть. Вряд ли это открытие удивило Филометора. Он отбросил иллюзии, избавился от надежды смягчить безжалостное и ревнивое сердце Эвергета и даже усомнился в словах брата, заявлявшего, что ему ничего не известно о заговоре Петосараписа.
Перспективы были не самыми многообещающими. Филометор понимал, что события могут развиваться по одному из всего лишь двух сценариев. Он мог уехать в Мемфис или попросить римлян рассудить его с братом. Но ни один из этих вариантов не казался ему многообещающим. Если он выберет первый из них, в Египте начнется гражданская война, а отдав предпочтение второму, пошатнет престиж династии. После некоторых раздумий второе показалось исполненному добрых намерений Филометору наименьшим злом, и он решил отправиться в Рим.
Момент для этого был не особенно подходящим. Контроль над государствами, расположенными в бассейне Эгейского моря, по мнению сенаторов, имел как положительные, так и отрицательные стороны. Каждый взволнованный правитель одной из стран Малой Азии спешил рассказать им о своих бедствиях. В итоге в целях самозащиты римлянам пришлось издать указ о том, что «ни один царь не может ступить на землю Рима, если не получил приглашение».
Знавший об этом запрете Филометор собирался избежать его, прибыв на грузовом судне, и войти в Рим в сопровождении «одного евнуха и двух рабов». Но о том, кто на самом деле прибыл в Вечный город, кто-то намекнул, и Деметрий, царевич из династии Селевкидов, один из многочисленных заложников, живших в Риме по приказу сената, лишил Филометора его инкогнито. Теперь тайна перестала быть таковой, и сенаторы, расстроенные столь негостеприимной встречей такого высокопоставленного гостя, предложили в качестве компенсации выслушать его.
Однако они были заняты другими, более важными делами, и, прежде чем Филометор сумел высказаться, прошло несколько месяцев. За все свои страдания он не получил ничего, кроме совета договориться с братом и обещания, что два римских посланника, собирающихся отправиться на побережье Эгейского моря, по дороге заглянут в Александрию. Иными словами, сенаторы не хотели поддерживать притязания какого-либо из братьев. Политика, проводившаяся римлянами, была направлена на ослабление, а не на укрепление восточных династий и царств, существование которых они пока допускали.
Осознав, что больше в Риме ничего не добьется, Филометор отправился на Кипр и оттуда наблюдал за тем, как александрийцы лишаются своих иллюзий. Процветания, о котором с такой уверенностью говорил Эвергет, они так и не дождались. Купцы не сумели восстановить торговые связи, сановников охватил ужас, когда начались многочисленные казни и конфискация имущества. В Александрии история всегда повторялась, и большинство горожан, искренне сожалевших о том, что они некогда оказали поддержку этому жестокому царевичу, называли его не иначе как Какергет – «Злодеятель». Разгорелся мятеж. Через какое-то время он утих, но затем вспыхнул с новой силой. Началась ожесточенная стычка между царскими телохранителями и толпой горожан, и Эвергет распрощался бы с жизнью, если бы в Александрию не прибыли двое римских посланников.
Римляне вникли в суть спора между братьями, прислушались к мнению александрийцев об обоих царях и, решив, что помирить их не удастся, присудили власть над Египтом старшему, а над Киренаикой – младшему. Преследуемый проклятиями горожан, последний отправился в свои новые владения, а Филометор перебрался с Кипра в Александрию. Однако злоключения ничему не научили Эвергета. Едва прибыв в Киренаику, он стал умолять римлян прибавить к его владениям Кипр. Для этого он выбрал весьма удачный момент – сенаторы как раз знакомились с отчетом своих посланников и посчитали его пагубным для политики Рима в бассейне Эгейского моря. Ведь благодаря решению послов Египет снова стал единым государством под властью одного легитимного правителя.
На тот момент сенаторы не могли сделать ничего, кроме как велеть Филометору отдать Кипр брату, а двое сенаторов – Торкват и Мерула – должны были проследить за этим. «Без войны», – добавили сенаторы, но Эвергет пропустил это предупреждение мимо ушей. В сопровождении двух римлян он отправился в Грецию, где нанял отряд наемников, и, возглавив его, прибыл бы на Кипр, если бы не вмешались римские легаты. Поступив таким образом, он развязал бы войну, о недопустимости которой сенаторы высказались довольно ясно. После напоминания об этом помрачневший Эвергет отправился вместо Кипра в Ливию. В путешествии его сопровождал Мерула, в то время как Торкват, второй сенатор, двинулся в сторону Александрии.
Оказавшись в столице Египта, Торкват повел себя не как посол, а скорее как советник, говорил не как посланник, а скорее как философ. Он призвал Филометора быть с братом помягче, называл Кипр малозначимой для Египта территорией. Царь едва сдерживал улыбку, дивясь простодушию римлян, определенно не слышавших о том, что Александр Македонский называл данный остров ключом к Египту, и не знавших, что деньги в долину Нила в основном поставляются из монетных дворов Пафоса, Китиона и Саламина. Иными словами, без подкрепления в виде солдат и кораблей слова Торквата были пустым сотрясанием воздуха. Филометор торжествовал, но не столько из-за ошибки, допущенной братом, сколько из-за совершенной римлянами. Жители Египта поддержали в этом своего правителя, решив, будто трон наконец занял Птолемей, достойный своих предков.
Тем временем в Параитонионе, расположенном на побережье Ливии, Мерула с трудом сдерживал нетерпеливого Эвергета, порывавшегося тотчас же двинуться походом на Александрию. Он объяснял, что таким образом младший из сыновей Эпифана добьется лишь того, что римляне перестанут ему помогать. Однако затем, озадаченный отсутствием новостей от Торквата, он решил разобраться в ситуации самостоятельно. Мерула отправился в Александрию, но не смог помочь сотоварищу выйти из тупика. Легаты размышляли, что им следует предпринять, но вскоре обитатели Киренаики позволили им решить эту проблему. Там началось восстание, и Эвергет отправился его подавлять. Эта история затянулась надолго – бунт распространялся, в конце концов затронув все города Пентаполя, и Эвергет потратил не один год на его усмирение.
Пока Эвергет был занят в Киренаике, Филометор счастливо проводил время в обществе преданной жены и других членов семьи. Превратности судьбы и разлука лишь упрочили связь между супругами. От этого союза родились четверо детей: два сына – Эвпатор и Неос Филопатор – и две дочери, обе названные Клеопатрами. Филометор в свободное время занимался их образованием. Однако обучение детей не было единственным его занятием. Этот Птолемей считал, что в первую очередь обязан блюсти интересы своих подданных, что их благосостояние должно быть первостепенной задачей каждого правителя.
