Покинув причал, Цезарь мог бы направиться в Мусейон и библиотеку. В первом из этих двух знаменитых зданий он мог бы обсудить проблемы философии и истории, а во втором – поделиться своим мнением о том или ином тексте. Он был достаточно образован для того, чтобы говорить на одном языке с учеными и давать писателям воодушевлявшие их советы; умел говорить и писать изящно и непредвзято. «Кого из ораторов, занимающихся исключительно ораторским искусством, вы предпочтете Цезарю?» – спрашивал Корнелий Непот своих читателей. Сам Цезарь давал честолюбивым писателям следующий совет: «Избегайте странного и незнакомого мира так же, как вы избегаете скалу». Однако дискуссии с учеными были пустой тратой времени – на протяжении многих лет Мусейон не порождал уникальных мыслителей или писателей, а второсортные философы Цезаря не интересовали.
Возможно, для философии и наук просто наступило неподходящее время, и Цезарь предпочитал бродить по храмам и городским общественным зданиям, наслаждаясь воздушной изысканностью одних и великолепием других. К числу последних относилось прекрасное святилище Сераписа, расположенное в квартале Ракотис. Стоя на незначительном расстоянии от храма, Цезарь с любопытством разглядывал многочисленную толпу людей, пришедших, чтобы принять участие в обряде поклонения божеству, казавшемся римлянину довольно необычным. Верховный жрец, встав лицом к толпе, одной рукой разбрызгивал воду, а в другой, протянутой вперед, держал чашу, в которой горело пламя. Вода и огонь символизировали реку и солнце, силы, участвовавшие в процессе творения. В такие моменты Цезаря охватывало острое желание узнать о загадочном Египте как можно больше, проплыть по Нилу от устья до истоков, очутиться в лесах Эфиопии. Но эти мысли быстро исчезали: близилась зима, и, выполнив свои обязанности консула, Цезарь должен был вернуться в Рим.
Римлянин стал испытывать некоторое беспокойство. Ни от юного царя, ни от его сестры вестей не было, а Феодот так и не вернулся из Пелусия. К тому же Цезарь знал о недовольстве, разгоравшемся в Александрии. Слишком часто его ликторам приходилось расталкивать людей, чтобы расчистить ему путь. Легионеры, которые вели себя очень тихо, повсюду вынуждены были сталкиваться в лучшем случае с оскорблениями, да и сам Цезарь нередко испытывал на себе нежелание местных жителей проявлять в отношении него учтивость. Предчувствуя недоброе, он удвоил свою охрану и вызвал подкрепление из Малой Азии. Это было весьма благоразумно, ибо жители Александрии все больше ожесточались и уже открыто спрашивали, сколько им еще придется кормить незваных гостей. Они полагали, что у любого гостеприимства должны быть границы, за которые Цезарь в любой момент мог переступить.
Еще большее недовольство вызвало то, как римский консул обошелся с эскадрой кораблей, которые Клеопатра одолжила Помпею. Услышав, что его услуги больше не понадобятся, адмирал с радостью отправился домой, но по возвращении узнал, что его корабли, по сути, стали военным трофеем. Всем, кто находился на борту, велели сойти на берег, а на борт опустевших судов поднялись легионеры, охранявшие гавань, которые пришвартовали их к триремам самого Цезаря. «Измена», – все громче бормотали рассерженные открывшимся им зрелищем жители Александрии.
Юный царь, неспешно передвигавшийся в сторону столицы в сопровождении Потина, наконец прибыл в Александрию, где Цезарь мягко пожурил его, прочитав нотацию. Консул говорил о вреде семейных ссор и о своем желании рассудить брата и сестру, а затем недвусмысленно спросил Птолемея о том, почему Клеопатра не прибыла в столицу вместе с ним. Юноша, приведенный вопросами Цезаря в замешательство, приказал Потину ответить на них, и консул с неприязнью взглянул на грека. Цезарь пожаловался на то, что его солдаты получили подпорченное долгоносиком зерно и прогорклое масло, напомнил Потину про обязательства Птолемея Авлета, которые, по его словам, в Египте не чтят, и снова задал вопрос о том, почему Клеопатра не прибыла в столицу вместе с братом. Мрачный Потин ответил, что у него есть другие дела, помимо выдачи продовольствия, что прежде, чем выплачивать долги покойного царя, он должен все тщательно проверить и что он не отвечает за поступки Клеопатры. Другими словами, было понятно, что Потин не собирается гарантировать царице безопасность. Цезарь, не желавший что-либо решать до разговора с Клеопатрой, запретил Потину покидать Александрию.
Тем временем Клеопатра, не знавшая о решении Цезаря, раздумывала над тем, как ей следует поступить. Верный слуга сообщил ей о прибытии римского консула, а шпион в Пелусии – о том, что ее брат отправился в столицу. Женщина понимала, что проиграет, если не предстанет перед Цезарем лично и не изложит ему свою версию событий, и решила положиться на его милость. С помощью своего верного управляющего Аполлодора она сумела незаметно проскользнуть мимо собственных и вражеских сторожевых отрядов и сесть в лодку. Это предприятие было очень опасным, но все прошло успешно. Стояла благоприятная погода, дул попутный ветер, и через двадцать часов лодка оказалась у входа в порт. Аполлодор дождался темноты, а затем подвел суденышко как можно ближе к территории дворца.
Теперь следовало придумать, как проникнуть сквозь ворота. Аполлодор решил эту проблему, завернув Клеопатру в тяжелый ковер, который затем он перекинул через плечо. Он постучал в первые ворота. Навстречу Аполлодору вышел заспанный страж, потребовавший, чтобы незнакомец изложил цель своего прихода. «Подарок Цезарю», – не задумываясь ответил мужчина и был впущен во дворец. Остальное было делом техники. Любезный слуга проводил его к павильону, и, войдя внутрь, Аполлодор положил свою ношу к ногам Цезаря.
Все это предприятие просто не могло закончиться иначе. Мужчина был влюбчивым, а девушка – беспринципной. Цезарь поддержал Клеопатру, а она стала его любовницей. Узнав об этом, александрийцы вздрогнули от стыда. «Как, – спрашивали себя они, – дело дошло до того, что царице Египта, чтобы защитить свои права, пришлось стать любовницей римского консула?» Разъяренная толпа собралась в Брухионе, а во дворце Потин уговаривал Птолемея обвинить сестру в распутстве. Юноша стал поспешно одеваться, но в это время его посетил посланник от Цезаря, требовавшего, чтобы царь встретился с ним.
Римлянин стал мягко уговаривать Птолемея уладить разногласия с сестрой, но лишь впустую сотрясал воздух. Услышав раздающийся снаружи шум, мальчик выбежал в большой двор. Но он опоздал – от толпы его отделяли два ряда римских солдат. Птолемей растерялся и остановился, а затем сорвал с головы царскую диадему и закричал, что не собирается делить трон с обесчестившей себя сестрой. За этим последовали одобрительные крики и аплодисменты, услышав которые во двор вышел сам Цезарь, неся в руках копию завещания Птолемея Авлета
[73]. Приказав людям замолчать, он зачитал весь текст. Затем, разогнув свиток, он объявил свое решение: юноша и его сестра должны стать мужем и женой и совместно править Египтом, а Рим готов подтвердить свое дружеское расположение к представителям династии Птолемеев, передав Кипр во власть двух младших детей Авлета. Когда Цезарь замолчал, в толпе раздались громкие одобрительные возгласы. Жители Египта все еще оплакивали потерю острова и злились из-за его захвата римлянами. Теперь Кипр чудесным образом возвращался под власть Египта, и люди провожали Цезаря, возвращавшегося во дворец, громкими аплодисментами.
