Дни шли своей чередой. Лето сменилось осенью, и Антоний с печалью в голосе заговорил о том, что должен покинуть Клеопатру. До начала зимы он собирался отправиться в поход на Пальмиру. Клеопатра не пыталась переубедить Антония. Она пожелала ему успеха во время похода и пообещала, что зиму проведет в Александрии.
Вспомнив об излишней чувствительности этого человека, не раз становившейся предметом для разговоров римлян и вызывавшей настоящее отчаяние в душе его жены Фульвии, можно легко понять, почему он воспылал к Клеопатре такой сильной страстью. Но объяснить причину, заставившую царицу испытывать к нему влечение, гораздо сложнее. Ей была несвойственна влюбчивость, а в источниках нет сведений о ее многочисленных любовных похождениях. Возможно, страсть царицы была вызвана истинно женской гордостью за то, что она стала предметом восхищения человека, о подвигах которого было известно всем, кто жил на огромной территории от Тибра до Евфрата. Может, все дело было в амбициях Клеопатры, разбуженных снова появившимися в ее голове мыслями о римско-египетской державе во главе с Антонием, покорно выполняющим ее волю. Какой бы ни была причина этой любви, мы можем быть уверены в том, что, начиная с данного момента, Клеопатра связала с Антонием всю свою дальнейшую жизнь. Во время борьбы между Октавианом и Антонием, которую Клеопатра предвидела, она опрометчиво решила разделить с последним его судьбу.
Антоний, который еще никогда прежде не был так привязан ни к одной из своих любовниц, стремился как можно быстрее покинуть Пальмиру и воссоединиться с Клеопатрой в Александрии. Столица Египта привлекала скептически настроенного, но в то же время праздного проконсула. Александрийцы хвастались своим многочисленным пантеоном, но втайне подшучивали над Исидой и Зевсом. «Не упоминай при мне богов на людях, – однажды сказал другу Стильпон. – А наедине я скажу тебе, что о них думаю»
[82], и жители Александрии до сих пор придерживались этого совета. Но в других случаях они не умолкали. Тишина этому шумному городу была незнакома – каждый говорил так громко, как только мог, но никто никого не слушал. Довольно частым явлением были скандалы. Для начала ссоры или превращения пиршества, для участия в котором собрались весьма уважаемые люди, в оргию было достаточно одного неосторожного слова. Никогда прежде к целомудрию не относились столь пренебрежительно, а порок не пользовался такой популярностью. В каждом храме жило несколько проституток, а в театре во время перерывов зрители пересказывали друг другу последние скабрезные новости.
В этом городе, лишенном души и совести, Антоний чувствовал себя как рыба в воде. Александрийцы отнеслись к этому римлянину намного лучше, чем к Цезарю, чувство собственного достоинства которого раздражало тщеславных горожан. К тому же Антоний находился в Египте как гость, в то время как Цезаря в страну пирамид никто не звал. Жители столицы теперь спокойнее относились к выходкам Клеопатры, решив, что, раз уж ей вздумалось завести роман с римлянином, то пусть он хотя бы передвигается по городу без сопровождения ликторов и легионеров. Простота в обращении, свойственная Антонию, нравилась александрийцам. Он сменил тогу на греческое одеяние и надел на ноги аттические сандалии, которые носили афинские и александрийские жрецы.
Жители Александрии с одобрением наблюдали за тем, как Антоний вел себя в первые дни по прибытии в Александрию. Оказавшись в Мусейоне, он выбирал себе самое скромное место и внимательно вслушивался в споры между учителями и учениками. Говорил он только тогда, когда хотел кого-то похвалить, а не сделать замечание, как некогда поступал Цезарь. Но на самом деле науки его совершенно не интересовали – Антоний делал вид, будто внимательно слушает ученых мужей, чтобы доставить удовольствие своей любовнице. Скромность Антония вызывала на устах Клеопатры улыбку и, возможно, заставляла ее испытывать к нему еще бо́льшую симпатию.
Несмотря на это, царица стала придумывать для своего возлюбленного, привыкшего получать от жизни удовольствие, всевозможные развлечения. Она устраивала выезды на природу и всевозможные путешествия или, позабыв о своем царском достоинстве, отправлялась вместе с Антонием к озеру Мареотис или в Каноп, где они принимали участие в празднествах, скрашивавших жизнь александрийцев. В Каноп они добирались на лодке. На середине пути Антоний и Клеопатра останавливались, чтобы посмотреть на проходившую мимо них толпу. Подобная прогулка не могла не доставить удовольствие людям, имевшим деньги и свободное время. Мимо шествовали мальчики и девочки, певшие и танцевавшие под звуки флейт, а их родители ели и пили до тех пор, пока их желудки не начинали молить о пощаде.
Затем Клеопатра вела своего спутника в Зефирий, расположенный в верхней точке мыса. Там, у самого моря, стояло святилище, построенное флотоводцем Каллимахом за два столетия до этого в честь второй Арсинои, сестры и жены Птолемея Филадельфа, отождествленной с греческой богиней Афродитой. Храм пользовался большой популярностью среди александрийских женщин – молодые девушки по меньшей мере раз в год отправлялись в путь, чтобы посетить его. Многие из них оставляли на алтаре Арсинои различные подношения. Одна впечатлительная девушка по имени Селена оставила там наутилуса
[83], и этот дар был воспет Каллимахом:
Я – обомшелый моллюск, Зеферита, в святилище новом,
Первый Селены дар в храм, о Киприда, тебе.
Плыл я в волнах, ракушка, и ветер соленый далеко
Путь мне держать помогал, в кожицу-парус толкал.
Оттуда пара отправлялась к величественному храму Сераписа, отождествленного греками с богом целительства Асклепием. Судя по сохранившимся до нашего времени надписям, считалось, что, проведя в нем ночь, человек исцелялся от всех болезней. Наиболее щедрые «пациенты» оставляли в храме подношения в знак благодарности божеству. Так поступила и Каллистион, дочь Клития, подарив храму «двадцатифитильный светильник», также удостоившийся упоминания в сочинении Каллимаха. Обращаясь к тем, кто посетит храм в будущем, поэт написал:
Ты ж невольно воскликнешь,
Видя сиянье мое: «Геспер, когда ты упал?»
В другие дни Клеопатра устраивала поездку к озеру Мареотис, на живописном берегу которого, окаймленном зарослями папируса и нежными кувшинками с чашевидными листьями, царица устраивала пикники. Гости высаживались на одном из многочисленных островов, возвышавшихся над поверхностью озера, где они могли болтать часами, или заводили лодку в прибрежные заросли и дремали там до тех пор, пока солнце не начинало клониться к закату, предупреждая их о том, что пора выбираться на берег.
