Нет, она не верила этому, это не имело никакого смысла. Должно быть, его убрали, потому что он подобрался слишком близко к чему-то… Но к чему? И почему Анна Киль убила Кристофера Моссинга? Действительно ли это была случайность, как утверждала полиция? О нет, она больше не верила в это. Должно было быть что-то помимо Йоханнеса Моссинга, что связывало эти два дела.
А Мартин?
Элоиза не знала его достаточно хорошо, чтобы уверенно отрицать его вовлечённость во всё происходящее. Последняя пара недель показала, что она вообще ничего о нём не знала. Складывалось впечатление, что её жизнь в мгновение ока наполнилась преступниками.
Её взгляд упал на утку, которая плыла к мосту, чтобы укрыться от дождя вместе с выводком утят. Один маленький жёлто-коричневый пуховый шарик отстал от стайки и теперь изо всех сил нёсся по воде, чтобы догнать остальных.
Что Анна пыталась сказать ей?
Что она пыталась ей показать?
Казалось, что все элементы так или иначе были взяты из одной и той же головоломки, но ни один элемент, обнаруженный до сих пор Элоизой, не подходил к другим.
Она стояла на мосту до тех пор, пока утёнок не доплыл до матери. Затем повернулась и направилась к восточному выходу из сада.
Когда Шефер пришёл в участок, Лиза Августин была в офисе одна. Она сидела на полу, прислонившись к оштукатуренной стене, и смотрела на лист бумаги, который держала в руках. Перед ней по всему полу были разбросаны документы, и Шефер увидел на нескольких страницах её подчеркивания, заметки и каракули на полях.
– Где Бро и Бертельсен? – спросил он.
Августин быстро взглянула на него и снова вернулась к документу.
– Они поехали в Центр экспертизы.
– Что им там нужно? – Шефер скинул мокрую замшевую куртку и бросил её на спинку стула. Он тяжело опустился в кресло, поворачивая сиденье из стороны в сторону и глядя на Августин.
– Знаешь, что получилось с отпечатком подошвы, который был снят с крышки унитаза на Амагере?
– Что?
– Он не совпадает с размером ноги жертвы.
Шефер кивнул.
– Ну, это неудивительно. Что ещё известно?
– Что это кроссовка фирмы «Пума» сорок первого размера. Ульрик Андерсон носил сорок пятый размер. Другого ничего я пока не слышала.
Шефер молчал.
– Ты в порядке? – спросила Августин, поднимая очки для чтения на лоб. – Ты выглядишь каким-то помятым.
Шефер в ответ промычал что-то.
– Ты нашёл Моссинга?
– Угу.
– Он был дома?
– Нет, на яхте. Блин, много же у богачей удовольствий.
Августин кивнула.
– Что он сказал?
– Что обычно говорит. Ничего. Он отрицал, что ему что-либо известно, и отправил меня к своему адвокату. Но он врёт. Я знаю, что он врёт.
Наступила пауза. Затем Шефер кивнул Августин.
– А ты чем занимаешься?
– Сижу изучаю письма Анны Киль. – Она указала на разложенные перед ней копии.
– Что-нибудь поняла?
– Нет. Не вижу в них никакого смысла. Для чего ей понадобилась Кальдан? Почему всё так чертовски туманно? – Августин почти разозлилась. – Почему она не пишет прямо, чего хочет, а занимается этим долбаным пустословием?
– Наверно, самый большой вопрос: это почему она пишет Элоизе? – сказал Шефер. – Что такого должна сделать именно Элоиза?
Августин пожала плечами.
– Она довольно известная журналистка и работает в ведущей газете.
– Так что она – потенциальный голос за кадром для Анны Киль. И всё?
Августин снова пожала плечами.
– Обдумай это хорошенько, – сказал Шефер. – Может быть, попроси Элоизу ещё раз приехать, чтобы побеседовать. Ты, кстати, поговорила с бывшей женой Андерсона?
– Да.
– Что она сказала?
– Не особенно много чего, – сказала Августин, поднимаясь с пола со стоном. – Слёз было много. Слов – нет.
25
В кухонном шкафу в маленькой квартирке на Авеню ла Либерте, оказалось, был чай в пакетиках, поэтому Анна решила вскипятить воды, наполнила белый эмалированный чайник и включила газ. Она села за маленький обеденный стол просмотреть документы, которые распечатала в библиотеке.
Стопка была толщиной пальца в два.
Анна составила для журналистки хорошо структурированное резюме с датами, деталями, именами.
Всего их было двенадцать, но она знала только девятерых.
Девятерых она помнила.
Она воспользовалась ссылкой и паролем, полученными от Ника. Два раза её вырвало. Но теперь всё было готово. Теперь она ничего не могла сделать, кроме как ждать, и, если ничего не произойдёт, ей нужно будет просто кричать громче, яснее.
Хотя Ник говорил, что всё должно быть сделано «тонко». Так он сказал. По его мнению, это должен был быть тонкий намёк, а не кричащая неоновая вывеска. И журналистка никогда не появится, если узнает, зачем её зовут.
Но она должна скоро появиться.
Это должно скоро закончиться.
Анна собрала все бумаги в жёлтую папку, положила в рюкзак, который висел в коридоре, и услышала, как закипела вода в чайнике.
Она села на подоконник с чашкой чая в руках и выглянула на автомагистраль A86, которая тянулась за домом.
– Скоро всё должно закончиться, – сказала она вслух самой себе, и в некотором смысле это было правдой.
В то же время она знала, что по-настоящему этого не произойдёт никогда.
26
Всё во внешности этой женщины устремлялось вниз. Она явно была моложе, чем выглядела, но всякая надежда на то, что её обвисшая кожа однажды снова станет упругой, была потеряна.
Элоиза посмотрела, как она пару раз крутанулась вокруг металлического шеста, влажно поблёскивая. Носы её лакированных ботфорт были сбиты, лак на ногтях облупился, а в глазах у неё читалась в лучшем случае апатия.
Элоиза никогда не ходила в стриптиз-клубы раньше, но в 90-е, будучи подростком, она смотрела «Showgirls». Это было шоу о соперничестве стриптизёрш из Лас-Вегаса, о прекрасных телах танцовщиц, блестящих и сверкающих глиттером при каждом их виртуозном изгибе на шесте. Это было подано через меру сексапильно, да, но временами было довольно любопытно.
Она не ожидала, что гоу-гоу-бар под названием «БеверлиХиллз», располагавшийся на площади Конгенс Нюторв между «Макдоналдсом» и салоном сотовой связи, сможет тягаться с отретушированной голливудской картинкой. Но всё равно была несколько ошарашена.
В баре было только три человека: женщина хлипкого телосложения с макияжем недельной давности, который наводил на мысль, что это сотрудница заведения, и двое мужчин, слишком серых и заурядных, чтобы обращать на себя внимание. Они сидели порознь на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы Элоиза заключила, что они пришли поодиночке.
