Я отвлеклась от работы и заметила, что дверца, ведущая в пустоту, не заперта. Прошлые несколько раз я относила подобное на счет собственной небрежности или забывчивости, но теперь во мне начало расти подозрение. Стараясь не придавать этому значения, я накрепко заперла засов.
Это всего лишь дверь. Бояться тут нечего.
Взглянув на замок, я заметила, что на нем выгравированы маленькие заостренные символы. А поднеся свечу ближе, увидела, что они похожи на те, которыми были исписаны найденные мной бумаги. Это даже могло оказаться слово, которое я сумела бы перевести. Предвкушая триумф, я улыбнулась.
Смутно припоминая, что в сундуке должен быть письменный прибор, я откинула крышку и пошарила на дне. Там и в самом деле отыскался пузырек с чернилами и древняя ручка со стеклянным наконечником. Ощутив под пальцами что-то еще, я вынула из сундука сложенный пополам обрывок страницы.
За спиной раздался громкий, протяжный вой.
Я испуганно обернулась. Звук шел из-за дверцы в пустоту.
Это был просто ветер. Я понимала, что это всего лишь ветер, достаточно сильный, чтобы загремели петли тяжелой створки. Он стенал среди башен замка. Вдалеке стучала оконная ставня.
Я шарила на полу в поисках выскользнувшего из пальцев обрывка. Длинные тени расползались от дрожащего света свечи. Мои руки замерзли, пока я искала страницу на холодных камнях.
Развернув ее, я увидела напечатанный типографским шрифтом текст. Судя по торопливой приписке на полях, страница была из «Правдивого и достоверного рассказа о том, что много лет происходило между доктором Джоном Ди и духами» Мерика Касобона
[17]. И хотя читать готический шрифт оказалось непросто, я начала отчасти понимать завуалированную историю енохианского языка.
Той ночью мне почти не удалось поспать.
Глава 6. Полуночные мистерии
Подобно тому как повеления приводят в движение разум человеческий и тот легко уверяется в истинности вещей, так и Создания Божьи приходят в волнение, заслышав слова, с которыми они были принесены в мир. Ибо неспособно двигаться то, что не убеждено, а тем, что неизвестно, убедить нельзя.
Создания Божьи не понимают вас; вы не из их Городов. Вы сделались врагами, поскольку невежество разлучило вас с Тем, кто правит Городом.
Среди прочих Его Творений, Адам, сотворенный невинным, все же не стал причастником Силы и Духа Божьего.
Он не только знал все Его Создания и говорил о них верно, раздавая имена, но и участвовал в появлении нас самих и нашего братства. Да, он говорил о Божьих таинствах. Да, говорил с Самим Богом. И хотя слова его были наивны, он общался с Всевышним и нами, Его добрыми ангелами. И тем самым был Адам возвышен.
На языке, которому я научу вас, нельзя говорить ни о чем другом, нельзя общаться с воображением человеческим. Ибо сие есть Труд и Дар Господа, в коем заключена всякая сила, и раскрывает Он ее в языке силы, дабы сама собой установилась гармония. Ибо было написано: «Мудрость восседает на холме, созерцая четыре ветра и подпоясывая себя сиянием утра, но приходят к ней немногие, и живет она одиноко, точно вдова».
Поэтому вы понимаете надобность этого языка.
Мерик Касобон, «Правдивый и достоверный рассказ о том, что много лет происходило между доктором Джоном Ди и духами», 1659 год
Тайны увлекли меня, взбудоражили разум и, наконец, прокрались в мои сны бессмысленной мешаниной образов. Их смысл от меня ускользал. Я ворочалась во сне, преследуя мрачные тайны по извилистым коридорам Гефсимании.
Когда рассвет наполнил сиянием мою комнату, я проснулась с перепачканными чернилами руками на груде заляпанных бумаг. Сон сморил меня прямо на полу.
Я потерла глаза, и их защипало от засохших на пальцах чернил. С трудом я поднялась на ноги.
Мой взгляд непроизвольно метнулся в сторону дверцы, ведшей в никуда. Еще ничего не успев разглядеть, я шагнула к ней, чтобы запереть. Впрочем, предположение оказалось верным, и я решительно задвинула засов. Уже в который раз… Вероятно, тот разболтался. Я убеждала себя, что его сдвинул ночной ветер, но холодок все равно бежал по спине.
Я терла над умывальником руки и лицо, пока кожа из чернильно-черной не сделалась красной. Разум попрежнему занимало все то, что мне удалось узнать о енохианском – божественном языке, названном в честь Еноха, последнего человека, который его понимал. Страницы содержали громкие заявления о том, что именно эти изломанные, угловатые символы использовал Сам Всевышний, создавая мир, а затем передал Адаму, чтобы тот мог дать имена всем существам и предметам в райском саду. Страницы уверяли, что в языке ангелов заключены всевозможные тайны, что в знании первых, истинных, имен всех вещей сокрыта сила.
Мое сердце бешено колотилось. Я убеждала себя, что все из-за выплеснутой в лицо ледяной воды.
И все-таки, зачем кому-то – преподобному Рошу? – пытаться переводить Библию на енохианский? Возможно, ему виделся в этом некий акт восстановления – Слово Божье, записанное на языке Бога. Или тут было что-то еще?
У меня разболелись глаза. Я закрыла их и прижала к векам излишне горячие пальцы.
Меня по-прежнему терзали вопросы: было ли это орудие Благой вести, и если да, то он ли настоящий язык фейри? Правдива ли старая теория о том, что фейри и есть ангелы? Или они просто помнят енохианский со времен Адама?
Я переоделась, нащупывая на одежде крошечные обтянутые тканью пуговицы. Вопросы метались у меня в голове, сплетались друг с другом в бесконечном извивающемся хороводе. Я составила список неповторяющихся символов и принялась сравнивать слова. Бессмысленное занятие, но своего рода прогресс в нем все же был – на скале неведения появилась точка опоры.
Сейчас мне, как никогда, не хватало Лаона. Хотелось рассказать ему обо всем, прижаться лбом ко лбу и прошептать то, что я знала, будто секреты, которыми делятся, лежа в темноте под пледами и покрывалами из овчины.
Интересно, как бы он поступил с подобными откровениями – пренебрег обрывками документов, найденных в случайной комнате его замка, или вопросы стали бы преследовать его точно так же, как меня? А что, если он уже знает о содержимом этих бумаг, и именно знание заставляло его молчать?
Весь тот день, когда Лаон, оставив меня в одиночестве, начал изучать латынь, я проплакала. Он предлагал научить меня, разделить с ним книги. Обещал, что мы останемся такими же, как раньше, и он будет относиться ко мне по-прежнему, даже если другие откажутся это понимать.
Тайны всегда заставляли меня чувствовать себя одинокой.
Я попыталась представить себе голос брата. Вспоминала изгиб его уха возле моих губ, тепло его ладоней. Наши пальцы очень давно не переплетались. Даже уезжая, он не пожал моей руки.
