– И поскольку отдельные стихии выходят на первый план, это влияет на климат и нравы Аркадии?
– Если мы начнем так рассуждать, то придется признать, что засуха в Сахаре и муссоны в Индии не только равнозначны по своему стихийному составу – что бы это ни значило, – но и то, что они как-то лучше перемешаны, чем здесь.
– Но Аркадия другая. Все это, – я обвела зал взмахом руки, отчего Диоген заскулил, – не Йоркшир, не наш дом.
– Другая, но таковой ее делает не алхимический состав мира. Мистер Бенджамин связан с землей не больше, чем ты или я.
– Это место странное не оттого, что в нем просто живет странный народ, – огрызнулась я, разочарованная объяснениями брата. – Есть что-то глубже.
– Это значит, что Парацельс прав.
– Я не утверждаю, что его теория верна. Я говорю, что ты не пытаешься разобраться.
– Но даже в примитивном и упрощенном виде эта теория все равно остается неверной, – продолжал настаивать Лаон. – Хотя отдельные фейри или даже разновидности фейри внешне следуют порывам своих стихий, управляют ими они не больше, чем ты или я. Это лишь иллюзия связи одного с другим. Все равно что сказать: шотландцы принадлежат к огню, а валлийцы – к земле.
– А я не могу этого знать. Нельзя ограничить мои знания, а потом отчитывать за невежество. – К щекам прилил жар, хотя было не понять, от гнева это или от стыда. Я бросила взгляд на тарелку с серебряной рыбой. Мое дыхание стало тяжелым, пульс участился. Лаон всегда делился со мной книгами, наставлял, тайком передавал конспекты. Пусть обучали нас по-разному, но я думала, что между нами существует негласный договор. Думала, что мы похожи. – Я не могу знать то, что знаешь ты. Мне не разрешили…
– И все же я встретил тебя блуждающей в тумане, – он насмехался.
– Прошли недели. Я ждала тебя. Неделями, – оправдываясь, я стала жалкой. Голос мой походил на скулеж. Я себя ненавидела. – Мне нужно было…
– Нет, ты приехала сюда. Требовала. Излила свой гнев на Ариэль…
– Да, но…
– Ты покинула стены замка.
Он не смотрел мне в глаза, но я смогла разглядеть, как в его отведенном взгляде закипает ярость. И тут осознала свой собственный гнев. Я думала, что вцепилась в столешницу, пытаясь успокоиться, но внезапно поняла, что просто не позволяю себе встать, подойти к нему и отвесить пощечину.
– Там очень опасно, Кэти. В тумане. Что угодно… я не могу…
– Чего ты не можешь, Лаон? – Я почувствовала, как немеют мои пальцы. – Разве все это сделал не ты? Разве не ты учился в университете? Не ты покинул Англию? Не ты сделал из себя великого исследователя, победоносного завоевателя и…
Мои слова жалили. Я это знала.
– Не вини меня в своем заточении, – произнес он очень холодно и очень медленно. – Я не твой тюремщик.
– Не стыди меня за знания, в которых мне было отказано. Не смотри на меня свысока из-за положения, в котором я родилась. – Я увидела, как он вздрогнул, но продолжила. – Я-то считала, что твое уважение принадлежит мне по праву как сестре и равной, а оно, выходит, даровано из прихоти, и я должна его вымаливать, зарабатывать – пусть и лаской.
– Кэти, я не хотел…
– Быть может, ты и не мой тюремщик, Лаон, но ты и не лучше.
– Ты должна понять, что я такой же пленник.
– Значит, твоя клетка больше.
– И все же это клетка.
– Но ты хочешь, чтобы я умоляла тебя ею поделиться. Чтобы пыталась заслужить место рядом с тобой. Чтобы зависела от твоей любви. – Я сделала глубокий вдох. – Я здесь не для того, чтобы просить милостыню, Лаон.
На это он ничего не ответил. В зал проскользнул мистер Бенджамин с последней переменой блюд.
Остальная часть трапезы прошла в тишине, прерываемой лишь звоном столовых приборов. Мой гнев рассеялся так же быстро, как и вспыхнул, но брат оставался непреклонен. И все же он не смотрел на меня. Наш спор, каким бы бурным он ни был, не стал тем целительным бальзамом, на который я мимолетно понадеялась.
Глава 12. Тайны прошлого
Всякое миссионерское общество должно подготовить и иметь возможность передать в руки каждого нового миссионера краткий справочник по языку, обычаям, взглядам и религиозным воззрениям провинции или страны, в которую он направляется; включая несколько правил или советов, касающихся климата, одежды, здоровья, питания и прочее.
Все это миссионер должен выучить наизусть и знать досконально к тому времени, когда достигнет места своего назначения.
При такой действенной подготовке пусть каждый миссионер по прибытии стремится как можно глубже проникнуть в народ. Чтобы досконально изучить язык, пусть он каждый день посвящает немалое время его усвоению.
Пусть гуляет повсюду, и даже если не сможет особенно разговаривать, пусть смотрит и знакомится со всеми внешними проявлениями туземной жизни. В течение первых двух лет главное внимание он должен уделять языку и книгам о туземцах.
[32]
Грегори Дэй. Полезные практики, журнал «Религиозный эмиссар» за год, предшествующий маю 1834 г.
Той ночью я читала дневник преподобного Роша.
Сначала руки застенчиво танцевали по корешку и по кожаной обложке с выжженными на ней странными полумесяцами. Мне вспоминались предостережения преподобного Хейла, его сдержанные недомолвки подогревали мой страх куда лучше, чем любые преувеличения.
Отметив свою нерешительность, я отсчитала десять ударов сердца, собралась с духом и открыла тетрадь.
Ничего не произошло. Не ударила молния, случайный сквозняк не коснулся моей спины холодными пальцами, невидимая рука не выхватила дневник из моих ладоней. Тот просто лежал – открытый и готовый поделиться своими тайнами.
Первые страницы оказались довольно прозаичными, по большей части на них был отчет о путешествии преподобного в Аркадию. Я сглотнула, все еще не в силах избавиться от застрявшего в горле страха, и продолжила читать.
«21 октября 1839 года. Я намеревался покинуть Плимут в сопровождении капитана Питера Кенсингтона и его семьи, отплывавших на юг, но меня сразила лихорадка. Чтобы избавиться от нее, я принял более восьмидесяти гранов ртути и большое количество опиума.
29 октября. Я покинул семью капитана Питера Кенсингтона и начал свое морское путешествие в Аркадию, иногда называемую Эльфан. Ее тайны совсем уже близко.
1 ноября. Я нахожу моря неподходящими для своего здоровья. Капитан Самсон Фурно уверяет, что его штурман поистине ужасен и мы вот-вот заблудимся достаточно, чтобы Фейриленд оказался в пределах видимости.
