– Ее это тоже позабавило.
– Но раз ты говорил об аде, то должен был упомянуть и о рае, – сказала я. – Ты всегда можешь просто рассказать притчу. Взять тот отрывок из Матфея. О Царстве Небесном.
– Я сам его толком не понимаю.
– А у меня ощущение смутное, но более неотложное, – решительно произнесла я, – мы должны поесть. После станет легче думать. Мне ли не знать, я почти ничего не ела за чаем.
Я встала и подняла с пола трость. Взгляд ее гранатовых глаза впился в меня, когда я протянула руку, чтобы помочь ему встать. Он покачал головой, отказываясь от моей помощи, но трость взял и, кряхтя, поднялся. Лаон держался на ногах до того нетвердо, что я даже подумала: «Не пьян ли?»
Я распахнула дверь часовни и прямо на пороге обнаружила тяжелый от жареного мяса и пирога поднос.
– Саламандра, разумеется, – пробормотал Лаон, читая записку. – Как всегда.
Мы устроились в крошечном притворе часовни, превратив заваленный бумагами письменный стол в обеденный. Учитывая непродуманность этого сооружения, я гадала, не располагалась ли здесь келья отшельника, в которой замуровали какую-нибудь средневековую даму, давшую обет провести жизнь в одиночестве и непрестанно молиться. В нашей старой церкви была стена, которую отец, поддразнивая нас, называл останками такой вот варварской тюрьмы и спрашивал, не желает ли кто-нибудь вкусить уединения.
– По крайней мере, здесь нас не подслушают, – сказал Лаон.
– А те птицы снаружи, – вспомнила я призрачных созданий с волочившимися по земле длинными хвостами, – разве они не слушают?
– О, птицы хуже прочих, но они не… – он нахмурился.
– Совсем рядом. Во дворе.
Лаон пожал плечами, потом вздохнул, потер глаза тыльной стороной ладони и сдался:
– Неважно. Я, наверное, не обратил внимания.
Мясо остыло, но комковатый студенистый соус все еще хранил тепло. Посыпанные травами клецки блестели от жира, обещая соответствующую тяжесть в животе. Жареные овощи бесформенной оранжево-желтой массой лежали рядом с толстой коркой пирога. От такой еды невольно почувствуешь тоску по дому.
Брат посыпал все солью, бормоча молитву и крестясь.
– Лаон, – сказала я, набивая рот клецками и подливкой. Хотелось задать вопрос как можно небрежнее, – а что случилось с Рошем?
– Что ты имеешь в виду?
– Именно это – что с ним случилось? Никто мне не говорит. Давенпорт только повторяет, что мне опасно это знать и…
– И я не знаю.
– Не знаешь?
Он вздохнул:
– Есть много вещей, о которых мне неизвестно, Кэти. Мне не рассказывали, что случилось с моим предшественником. Первое время я полагал, что он просто умер от какой-то экзотической болезни, как это случается с миссионерами. До сих пор предпочитаю так считать. Это самый простой ответ.
– Но ведь это не так, верно? – спросила я. – Ответ простой, но не правдивый.
Брат покачал головой, хотя я и не поняла, на что.
– А как же его вдова, Лаон? Какой же ответ дали ей, пока она спокойно ждет в Англии? Она хотя бы знает, что ее муж мертв?
– Я не знаю, что сказали Элизабет Рош.
Элизабет Рош. Так вот как ее звали. Я старалась не показывать брату, что он нечаянно дал мне еще одну подсказку.
– Аркадия полна тайн, Кэти. Я, правда, не в силах сейчас возмущаться из-за чего-то еще, – он выглядел таким разбитым. Несмотря на сталь во взгляде и упрямо сжатые челюсти, Лаон устал. – Сейчас у меня есть более неотложные дела.
Вместе с холодным пряным чаем я проглотила и свой ответ. Хотелось рассказать брату о найденном дневнике Роша, о зловещих бреднях, оставленных там рукой безумца. О енохианском и откровениях, которые тот сулил. Но сейчас время было совсем неподходящее.
Вот нисколько не подходящее.
– Я нашла дневник Роша, – произнесла я.
– Не надо, Кэти.
– Что не надо?
– Не пытайся разгадать это место, – взмолился он, – добром это не закончится.
– Но не могу же я ничего не делать, Лаон.
– Не хочу, чтобы ты пострадала.
Боль, написанная на его лице, не оставила у меня ни малейшего желания настаивать. Я уступила, сняла с полки Библию и положила ее между нами. Ширина книги – вот расстояние, которое я предлагала ему в этом перемирии. Грань, которую я не стала бы переступать.
Когда я открыла Библию, от запахов плесени и моли запершило в горле. Глаза заслезились, и я провела по ним ладонью. Их всего лишь щипало от пыли. Не более.
Взгляд скользнул по странице, и я прочитала первое, на чем он остановился:
– «И взяла Фамарь лепешки, которые приготовила, и принесла их своему брату Амнону в его спальню. Но когда она поднесла их к нему, чтобы он поел, он схватил ее и сказал: Сестра, иди ложись со мной!..»
[42]
– Тебе бы лучше прочесть что-нибудь другое, – сказал Лаон. – Мне хочется послушать твой голос, но пусть это будет другая глава. Пожалуйста.
– А что бы ты предпочел? – Я полистала старенький том со слипавшимися страницами. – Тебе всегда нравилась молитва Агари.
Лаон кивнул, и я прочла о том, как ангел велел Агари повернуть назад и возвратиться к Аврааму и Сарре, и о том, как она взывала в пустыне к Богу, называя Его «видящий меня».
– «Господу, Который говорил с ней, она дала имя: «Бог, видящий меня», – потому что она сказала: – Сейчас я видела Того, Кто видит меня»
[43].
Мы обсуждали этот отрывок через понимание божественного провидения и различных способов, которыми Взор Божий скрепляет вселенную и наблюдает за всем сущим.
Я позволила снова воцариться покою. В нашем с братом молчаливом перемирии была какая-то сладость, напоминавшая о прежних временах, хотя и речи, которые мы тогда писали, и доводы, которые приводили, не имели особого значения. Однако каким бы серьезным ни было теперешнее положение, оно не смогло помешать легкомысленным богословским рассуждениям.
– Я думал, у нас серьезный разговор, – сказал Лаон, и уголки его рта задрожали, грозя изогнуться в улыбке. – Нельзя же просто указать, что «взирать» рифмуется с «сиять» и назвать это доказательством.
– Это был риторический прием! – запротестовала я. – А Бытие начинается именно с сотворения Света. Без него взирать невозможно.
– Нет, по этой логике Бог в темноте слеп.
– Но тьма до сотворения мира – это не обычная тьма. И я цитирую твои слова о том, что Бог слеп к будущему.
– Ну нельзя же ссылаться на меня, чтобы меня же и опровергнуть. Мы определенно это уже установили, – рассмеявшись, Лаон повернул к себе Библию и принялся листать, отыскивая какую-нибудь превосходную цитату. – Дальше читаю я.
