– Восхищаешься моим сокровищем? – произнесла она с ноткой удовольствия в голосе.
– Да, оно довольно… – я запнулась, подыскивая слова, – необычное.
– О, весьма необычное. – На ее губах появилась лукавая улыбка, которая, казалось, с трудом удерживает внутри тяжесть некоей тайны. – Я храню его в память о ребенке, которого когда-то знала. Мы успели стать очень хорошими друзьями.
– О ребенке?
– Ну, уже не ребенке. Дети вырастают так быстро. Я не очень хорошо разбираюсь во времени, но она выглядит твоей ровесницей. – Маб вертела камешек в руках, и свет играл на нем, вспыхивая радужными бликами. – Некоторые считают, будто мелочные умы настолько очаровываются такими камнями, что не могут воплотить свои воровские замыслы. Но мы-то с тобой знаем, что это неправда?
Было уже далеко за полночь, когда Маб позволила мне уйти. Я устала сверх всякой меры, разум окостенел от всех этих витиеватых словесных игр, которые она так любила. Смысл слов уже выветрился, но их звучание оставалось многозначительным, и разум изводил меня воспоминаниями о причитаниях женщины в черном.
Теперь я еще сильнее уверилась, что она – похищенный ребенок, который, точно диковина, хранится при дворе Бледной Королевы.
Моя комната была все такой же, какой я ее оставила, за исключением двери, ведущей в пустоту. Вздохнув, я снова заперла ее на засов. Я уже потеряла счет тому, сколько раз мне пришлось это проделывать.
Плеснула в лицо теплой водой и, вытираясь полотенцем, заметила, что окно чуть заиндевело. Лед на стекле походил на тонкое кружево. Несмотря на усталость, я нахмурилась. Что-то было не так. До наступления аркадской зимы оставалось еще несколько месяцев.
Кто-то прижался к стеклу с обратной стороны.
Я вскрикнула от неожиданности. Затем с колотящимся сердцем подошла к окну и выглянула наружу. Протерев рукавом запотевшее стекло, я разглядела кисточку, птичьи когти, вцепившиеся в раму, и широко распахнутые совиные глаза. Я открыла створку, и существо потеряло равновесие. Его клюв с криком раскрылся, оно раскинуло широкие крылья и снова их сложило.
– Что ты такое?
– По приказу Бледной Королевы. – Существо, на котором не было ничего, кроме перьев и зеленого жилета, покачало головой.
– Но что ты делаешь?
– По приказу Бледной Королевы, – упрямо повторило оно, захлопнуло окно и вскарабкалось обратно на свой насест.
Существо долго и пристально вглядывалось в стекло, затем вытащило из жилетного кармана очки и водрузило их на клюв. Сменившее кисть гусиное перо окунулось в баночку с мерцающими синими чернилами. Высунув кончик языка, существо начало сосредоточенно и медленно рисовать на окне тонкий, похожий на папоротник иней.
Раздался стук.
Дверь отворилась, и на пороге предстал крайне серьезный мистер Бенджамин с потрепанной соломенной шляпой в узловатых пальцах. Он извинился за беспокойство и сообщил, что слышал, будто мой брат со вчерашней службы не выходил из часовни.
– Я вот что подумал, мисс Хелстон, – чересчур громко произнес мистер Бенджамин. – Раз уж ваш брат занят другими делами, могу я побеспокоить вас своим вопросом?
– Если желаете… – ответила я. – Но… как вы сказали? Мой брат занят?
Он пожал плечами:
– Уверен, что там важные духовные дела. Со вчерашнего дня. Вероятно, еду ему приносит Саламандра. – Гном сам себе пылко закивал, отчего очки сползли на кончик носа и пришлось снова их поправить. – Да, вероятно.
– Понятно… – Я нахмурилась, горло сдавило беспокойство. – Мне нужно к нему сходить.
– Но мой вопрос, – настаивал мистер Бенджамин. – Сестра вместо брата. Отражение может ответить за оригинал. Это ведь справедливо?
– Конечно. Спрашивайте.
– Так вот, я хочу знать… знаю, что хочу… знаю, что знаю… я хочу… – Его голос затих, и на мгновение гном забормотал себе под нос, теребя руками поля соломенной шляпы. – Разве я каменистая почва?
– Прошу прощения?
– Иисус, который сойдет в ад, да святится имя Его, сказал: «Вот вышел сеятель сеять»
[59]. Царство Небесное зашито в сердца тех, кто его слышит, но не каждые уши – добрая почва. Он сказал, что те семена, которые упадут в каменистую почву и терновник, иссушит солнце и расклюют птицы… – Слова звучали неразборчиво, а акцент гнома испарился. – Значит, я каменистая почва? Я чувствую радость и все же не понимаю. Слово не может во мне укорениться.
– Вы цитируете Матфея?
Гном с жаром кивнул и нараспев произнес:
– «Семя, упавшее на каменистую почву, – это о человеке, который слышит слово и сразу же с радостью принимает его, но у него нет корня, и поэтому его хватает лишь на короткое время, и когда наступают трудности и гонения за слово, он сразу же отступается»
[60].
– И вы боитесь, что не способны понять?
– Нет, нет, не то. Я просто не понимаю. И вы знаете, что я не понимаю. А раз не понимаю, то разве это для меня? Я перечитывал снова и снова. – Не в силах сдержаться, гном принялся расхаживать по комнате. – И он говорит притчами, чтобы только его последователи могли понять, ведь им ведомы тайны. Но не я, не те, кто не понимает и не может понять. И он отнимет у меня то немногое, что у меня есть, говорит, что так и сделает.
– Я… я не думаю, что он это имеет в виду.
– Есть глаза, которые благословенны, потому что видят. И уши, которые благословенны, потому что слышат. Но не зрение и слух помечают их, как благословенных, или, вернее, это и так и не так… Я хочу сказать, что они действительно видят и действительно слышат. Так что не только ангелы-жнецы будут отделять грешников от праведников. И не только рыбаки, вытаскивая из морей души, отбрасывают плохие. Сами зрение и слух являются испытанием.
– Если это испытание, то вы его прошли, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще. – Вы ведь услышали, не так ли?
Гном сжал губы и покачал головой:
– Но действительно ли я услышал? В конце концов, я ведь ничего не понял. Не думаю, что попал в правильную историю. Или попал, но мне не суждено понимать.
– Не думаю, что притчи так работают.
– Нет, нет, но мы – именно так. Я – часть истории. Маленькая часть огромной истории. Каменистая почва и выброшенная рыба. Кто-то ведь должен быть таким? Ну вот, я и есть тот, кто не понимает.
– Возможно, вам следует поговорить с моим братом.
– Да, да. Брат. Он поймет, – сказал мистер Бенджамин и нервно прищелкнул языком. – Вы его отыщите. И я спрошу.
Глава 19. Взгляды в саду
Дьявол изводит человечество подменышами. Он подкладывает в колыбель фейри и уносит настоящего ребенка; но, говорят, такие подменыши редко живут дольше восемнадцати-девятнадцати лет. Восемь лет назад в Дессау я, доктор Мартин Лютер, действительно видел и касался такого подмененного ребенка. Тому было двенадцать лет, его глаза и все прочие члены были такими же, как у любого другого дитяти. Я сказал принцу Ангальта, что если бы был здесь правителем, то бросил бы подменыша в Мульде
[61] и рискнул бы его убить. Принц не последовал моему совету. Я наставлял людей, живших в тех краях, истово молить Бога, чтобы Он забрал дьявола; так они и поступили, и на другой год подменыш умер
[62].
