– А на что это похоже?
Дверь гардероба скрывала от меня мисс Давенпорт, но я могла сказать, что та прекратила свои поиски и стоит совершенно неподвижно. Выражения ее лица я не видела.
– Прошу прощения?
– Я имею в виду, каково это – быть человеком? – в ее голосе звучала тоска.
– Не уверена, что смогу ответить.
– Самое раннее, что я могу вспомнить, – то, как бабушка Ариэль Давенпорт мне пела. Я свернулась калачиком у нее на коленях. На ней был красный фартук. Руки пахли тестом и дрожжами. А до этого никаких воспоминаний.
– Тут нет ничего необычного, – мягко сказала я. – Большинство людей немногое помнят из своего раннего детства.
– Временами я очень стараюсь вспомнить, что было до того, – она издала пронзительный и вымученный смешок, – а временами кажется, если не смогу вспомнить, то это станет доказательством. Чего-то.
– Не думаю, что понимаю.
– Мне сказали, что те воспоминания о бабушке Ариэль Давенпорт… что они не настоящие.
– Но почему?
– Мне сказали, что меня подменили после смерти бабушки Ариэль Давенпорт. – Она сделала паузу. – А значит, на самом деле я ее помнить не могу.
– И как же…
– Даже не знаю. – Она выбралась из шкафа, беззаботно пожала плечами и села рядом со мной. Затем небрежно провела рукой по глазам. – Как много вы помните из своего детства?
– Изрядно, но не из тех времен, когда была еще младенцем.
– Например? – с надеждой спросила она.
Я поняла, что ей хочется услышать историю.
– Мне всегда нравилось думать, что мое первое воспоминание – о Лаоне. Мне года три, наверное. Мы играем. Не помню во что, но мы прячемся под столом и должны вести себя очень тихо. Скатерть красная, и, кажется, я помню его пальцы, прижатые к моим губам.
– Это правда?
– Конечно.
Я коснулась пальцами рта, задержавшись в том воспоминании и отчетливо ощущая прикосновение брата к моей коже.
Мисс Давенпорт выдохнула с тихим свистом. Затем задумчиво сдвинула брови:
– А он об этом помнит?
– Вообще-то нет. – Я провела пальцем по губам и, закрыв глаза, почти почувствовала тепло его тела, обвивавшего мое в тесноте под столиком. – И тут нет ничего необычного. Память несовершенна.
– О, конечно. Я это знала.
– А почему вы спрашиваете?
– Я… – мисс Давенпорт замялась, и голос ее дрогнул, – я не почувствовала разницы, когда обо всем узнала. Когда мне сказали. Да и почему бы мне ее чувствовать? Я же всегда отличалась.
– Понятно…
Я не знала, что на это ответить. И в тот момент задумалась: а если подменышей нарочно создают неспособными до конца вписаться в мир людей, чтобы они хранили верность своим настоящим хозяевам? Что, если причуды мисс Давенпорт вложены в нее намеренно?
– Вы почти не рассказываете о том времени, когда фейри вас отыскали.
– А что тут рассказать? Они нашли меня и сообщили, что я – подменыш. Дали мне новое предназначение, когда я была запутавшейся и одинокой. Все лучше, чем быть одной. Я просто… мне просто было любопытно, каково это – иметь настоящие воспоминания.
– А разве ваши последующие воспоминания не настоящие?
– Настоящие, вернее, настолько настоящие, насколько мне это доступно. В конце концов, вряд ли я настоящая Ариэль Давенпорт. – Сверкнув улыбкой, она вскочила на ноги и схватила ближайшее платье. Мокрый шелк шелестел и струился в ее руках. – Оно напоминает вам о зиме?
Я позволила ей эту резкую перемену темы, и мы принялись оценивать наряды. Мой взгляд задержался на одном из платьев, скроенном из огромного гобелена. Чувствовалось, что прежде тот был неким живописным полотном, но из-за переставленных и укороченных швеей фрагментов почти утратил смысл. По голубому небу летели журавли, по звездным рекам бродили волы, кружились в танце женщины с удлиненными лицами. Глядя именно на это платье, труднее всего было поверить, что в прошлой жизни оно вовсе не было гобеленом.
В конце концов, оказалось, что выбор наш не имел никакого значения.
Раздался стук в дверь, и, открыв ее, я увидела серебряное дерево. На его ветвях сидел огромный орел, сжимая в лапах сверток. Птица смотрела на нас круглыми оранжевыми глазами и шевелила ушными пучками, пока мы читали надпись на посылке. Это был всего лишь забавный стишок:
Bäumchen, rütteldichundschütteldich,
wirf Gold und Silber über mich.
[67]Я сморщила нос, вспомнив, из какой это сказки.
– Бледная Королева всегда славилась своим чувством юмора, – сказала мисс Давенпорт, зашнуровывая на мне платье с высокой талией.
– Я бы предпочла не думать о ней как о своей матери, – ответила я, – с платьем или без.
Мисс Давенпорт вздрогнула, руки у нее затряслись. Пробормотав извинения, она произнесла:
– В любом случае вам придется его надеть. Она, наверное, просто посчитала забавным сослаться на волшебное дерево, которое одаривает платьями.
– На дерево, выросшее на могиле матери.
Мисс Давенпорт натужно рассмеялась и резко сменила тему:
– Вам ведь не терпится попасть на бал?
Белое платье было отделано золотой и серебряной парчой. Его многослойность, мягко говоря, сбивала с толку. Объемные рукава камизы с высоким воротом следовало вытянуть и скрепить ряд за рядом сквозь отделанные серебром прорези.
Ничего похожего на платье с высокой талией, в котором была нарисована моя мать на одном из карандашных набросков, что сохранился у нас с братом. В наряде не было и следа классической простоты и элегантности тех лет. В нем скорее ощущалась чопорность портретов в стиле Ван Дейка, напоминавшая мне о платьях с чердака и травленных молью камзолах.
Однако, несмотря на всю свою многослойность, платье обладало воздушной, едва осязаемой легкостью.
– Вы ведь тоже пойдете, верно? – спросила я, когда мисс Давенпорт уложила мне волосы в изысканную прическу. Украшенные драгоценными камнями шпильки в ней просто исчезли, и я могла полагаться лишь на заверения своей помощницы, что результат получился прелестный.
– Не двигайтесь, – велела она, все еще держа в зубах шпильки.
– Снова увиливаете от ответа, – заметила я, нетерпеливо скрестив на груди руки. – Я замечаю, когда вы так поступаете.
– Вы не будете скучать по мне.
– Значит, вы не пойдете?
