– Маб ведь не дала мне платья и не требовала от меня появиться, верно? – Мисс Давенпорт сделала паузу и заправила мне за ухо выбившийся локон. – Подозреваю, что наскучила ей, и предпочту не напоминать о своем существовании. Она лишь пытается развлечься и… – Она замолчала, не закончив мысль.
Но в кои-то веки я и без того поняла, что она хотела сказать, и не чувствовала ни малейшего желания настаивать.
– Официально, – произнесла мисс Давенпорт, – приглашены только фейри.
– Но вы ведь…
– Подменыш.
– Я думала…
– Многие люди так думают.
Она натянуто и неуверенно улыбнулась, а затем выпроводила меня из комнаты.
Безо всяких уточнений.
Я спускалась из своей башни, придерживаясь затянутой в перчатку рукой за каменную стену, чтобы не упасть. Фасон платья с его завышенной талией и пышной юбкой был мне непривычен. Этот наряд казался легче моей обычной одежды, а отсутствие нижних юбок и корсета смущало.
За одним неуверенным шагом следовал другой. Воздушные туфельки были тонкими, словно паутина, и такими же невесомыми. Движения мои внезапно сделалась иными и непривычными.
Эту странность так и подмывало назвать свободой, и все же подобная легкость тревожила. Мне казалось, я куда-то падаю, сердце подскакивало к горлу, а в груди поднималась буря.
Длинная галерея и коридоры замка преобразились. Слуги Маб украсили стены и потолок бесчисленными зеркалами и осколками стекла. Те были всех форм и размеров, в обрамлении из меди и бронзы, дерева и чудес. Свет дробился в них и заставлял пространство казаться огромным и одновременно крошечным рядом с отраженной бесконечностью.
Проходя мимо одного из огромных зеркал, я заметила свое отражение. Никакой иллюзии было не скрыть усталость, написанную у меня на лице. Я плохо спала несколько дней, а то и недель. И все же странным образом в отражении я напомнила себе плохо сохранившуюся картину эпохи Возрождения. Время взяло свое, краски состарились и осыпались, исчезнув вместе с оттенками кожи. Глаза казались пустыми и запавшими, словно их чернильный контур смазался. Там, где художник когда-то старательно выписывал кружево, жемчуг и разрезы, платье сделалось застиранно-белым. Сохранился лишь насыщенный золотой цвет, окаймлявший лиф и рукава.
Коридор за моей спиной эта зеркальная глубина скопировала безупречно, однако все в нем выглядело чуть более холодным и темным. Я видела остальные зеркала, сотню тысяч повторяющихся отражений. Этот узор завораживал.
Вот так вглядываясь в зеркало, было слишком легко поверить, что подобные отражения – сумма всего сущего, что вокруг лишь тени за тенями, что меня обступили бесконечные миры. С широко распахнутыми глазами, бледные и очень испуганные.
Глава 22. Бал внутри заводного механизма
Удивительная изобретательность Г-н Коппелиус Уорнер
[68] – гениальный часовщик и ювелир, занимающий киоск в Политехническом институте, – завершил свою модель парового двигателя высокого давления. Она настолько мала, что с запасом умещается на монетке в четыре пенса! Это самый любопытный образец миниатюрной работы из когда-либо виденных, каждая деталь выполнена в масштабе, а весь механизм занимает так мало места, что, за исключением маховика, может спрятаться под наперстком. Это не просто наглядная модель, она весьма активно работает с помощью атмосферного давления (вместо пара), и когда части крошечного двигателя приходят в движение, то все выглядит несказанно занимательно и прекрасно.
Г-н Уорнер хорошо разбирается в подобных диковинках. Его шкафы изобилуют изделиями, созданными для эльфов. У него есть ножницы до того крошечные, что несколько сотен их весят всего лишь унцию; есть из того же семейства ножи, которые, как бы ни были малы, открываются и закрываются одним ловким щелчком. Г-н Уорнер, надо полагать, работает исключительно для фейри, без сомнения, на основании патентных грамот имеет право держать над своей дверью герб Оберона
[69].
В. Н. Заметки и объявления. Журнал «Механика», музейный каталог, раздел «Газеты и журналы», 1844 г.
Маскарад шел как часы.
Большинство использует это выражение, когда всего лишь хотят сказать, что все проходило гладко. Или что в происходящем был элемент ритуальности. Но я имею в виду совсем иное.
Сначала это не бросалось в глаза. Прежде я никогда не бывала на балах, если не считать танцев в деревне, и оказалась ошеломлена. Вокруг прохаживались облаченные в костюмы и маски гости Маб. Они собирались небольшими тесными компаниями и беседовали друг с другом, взмахивая веерами из перьев при каждой остроте. Они танцевали, с удивительной четкостью кружа по паркету, и их крошечные туфли щелкали в характерном ритме вальса.
Бальный зал освещали переливающиеся люстры, похожие на стеклянных медуз, каждое щупальце которых сжимало зажженную свечу. Они покачивались, хотя и не в такт музыке.
На хорах гармонично и слаженно пели птицы. Это не походило ни на неугомонный, жизнерадостный утренний щебет, ни на одинокие трели соловья. Однако их пение не напоминало и человеческое, когда из какофонии звуков создается музыка. Напротив, каждая птица издавала лишь одну идеальную ноту, поделив мелодию между собой. Начинал черный дрозд, затем он поворачивал голову, и клюв распахивала следующая птица.
Великолепный потолок скрыл прозрачный лед. Цепляясь за изогнутые нервюры, свисали сосульки. Расписные подвески и лепные выступы покрылись изморозью.
Все эти новшества отвлекали, и я не сразу заметила, что линии зала, как любой другой комнаты замка, неправильны. Изогнутые балки потолка ничего не поддерживали. Резные подвески и лепные выступы были разбросаны безо всякой цели и смысла, не столько ради украшения, сколько в попытке бездумного подражания.
– Кэти! – раздался голос моего брата.
Я резко обернулась и, увидев позади себя Лаона, улыбнулась, несмотря на то, что от него разило бренди. Маска «Домино» не слишком скрывала того, кто за ней прятался. Впрочем, костюм несколько изменил фигуру брата. Из-за черного камзола и накидки плечи его казались шире, а учитывая мои невысокие туфли, он казался еще и выше. Лаон навис надо мной, и из-за его роста я почувствовала всю жизнь мне знакомый укол досады.
– Ты… Ты… – он помедлил, – ты очень красивая.
Сердце затянулось узлом.
Я просто не могла припомнить, когда он в последний раз обращал внимание на мою внешность. Когда накануне своих первых танцев в доме у сквайра я вертелась перед ним в старых платьях, брат не сказал ни слова. Когда мы с деревенскими девушками, хихикая, обсуждали предполагаемое замужество и спрашивали его мнения, он тоже промолчал. И так же было, когда на его первую проповедь я пришла в своем лучшем платье, сколотом маминой брошкой.
