– Позвольте мне это, – произнес мистер Бенджамин. – Так написано. «Если же кто-то страдает потому, что он христианин, то пусть он не стыдится, а прославляет Бога за то, что носит это Имя»
[80]. Я это помню. Я сам это видел. Видел, как за то, чтобы Бог взглянул на нас, отдается и куда большая плата.
– Должен быть другой путь.
– Но ни одному пути это не под силу. Нет другого. – В голосе гнома перемешался его обычный говор и та оксфордская манера, которую он так любил на себя напускать. – Позвольте мне надеть венец мученика. Так вы сможете купить Аркадию. Открыть ворота. Пройтись по дорогам. Там будет больше путей, больше дорог, чем можно обойти. И преподобный сможет поскакать в Сандри, в Анкер, в Пивот. Я смогу позволить ему это, если вы позволите мне.
Некоторое время я молчала, изучая выражение его лица. Большие, широко распахнутые глаза гнома никогда прежде не были выразительнее, он был тверд как кремень. Я вспомнила страх на лице у мистера Бенджамина, когда тот впервые заговорил о Бледной Королеве, сейчас ничего подобного не было и в помине.
Он решился принести себя в жертву.
Наконец я сказала:
– Не мне позволять вам что-либо, мистер Бенджамин. Ваша жизнь не принадлежит ни мне, ни брату. Но я пойду с вами в часовню.
Его рука была мягкой, как земля после дождя. Широкая ладонь гнома обхватила мою, и я услышала, как он пробормотал себе под нос:
– Цена уплачена, уговор есть уговор.
Глава 25. Гончие на охоте
Скажи нам, как Ты считаешь, следует ли платить налог кесарю или нет?
Иисус, зная их коварные намерения, сказал: «Лицемеры, вы хотите поймать Меня на слове? Покажите Мне монету, которой платится дань».
Они принесли Ему динарий.
Иисус спросил их: «Кто на ней изображен, и чье на ней имя?»
– Кесаря, – ответили они. Тогда Иисус сказал им: «Так и отдавайте кесарево кесарю, а Божье – Богу».
Евангелие от Матфея 22:17–21
Мы шли в молчании. Замок кишел гостями Бледной Королевы и членами ее свиты, так что разговаривать, скорее всего, было бы затруднительно. Я все еще терялась от задуманного нами и не могла заставить себя смириться так же, как покорился своей судьбе Бенджамин. Разум все еще цеплялся за возможность спасти гнома, помешать королеве осуществить ее план.
И меня по-прежнему терзала мысль о том, что все фейри на балу оказались обычными животными. Неужели их странная внешность – обман? Неужели под всеми этими чарами они всего лишь звери, а если да, то обладают ли они звериными душами и звериной природой?
И разве звери не получили имена от Адама и не были поставлены под его власть?
А рука, сжимающая мою ладонь, – принадлежит ли она существу с такой же душой, как у меня, или неразумному животному? Неужели человечность, которую я вижу в глазах Бенджамина, – всего лишь иллюзия? И если у него есть душа, то как она будет взвешена? Так же, как моя, или все они свободны от греха Евы? Наверное, они не несут и не могут нести на себе бремя ее преступления?
Заметив, что я смотрю на него, мистер Бенджамин храбро улыбнулся и крепко сжал мне руку. Словно под слоем нагретой солнцем грязи ладонь вдруг наткнулась на камушки.
Увижу ли я его в раю?
Мы распахнули двери часовни. Брата там не оказалось.
Если бы не одинокая оплывшая свеча на алтаре, зал был бы погружен во мрак. Окна покрывал толстый слой инея, придавая месту суровый и мрачный вид. Никогда не думала, что стану тосковать по помпезности и украшениям, но в этот момент в часовне царило уродство, которое было невыносимым.
Слабый ореол пламени свечи рождал вокруг длинные тусклые тени. Эти призраки приносили мало утешения. Мы шли по нефу, а на нас глазели холодные и пустые скамьи.
Я нашла целую свечу, зажгла ее от оплывшего огарка и принялась подносить к каждой ветви канделябров, пока часовня не озарилась светом.
Бенджамин встал на колени, и я опустилась рядом с ним.
Мне недоставало его спокойствия и мужества.
– Может, почитаете мне?
Я кивнула и открыла Библию. Полистала страницы, не зная, что выбрать. Несмотря на то что Библия моя была зачитана от корки до корки, несмотря на то что я столько раз обращалась к ней за поддержкой, я никогда не думала, что придется читать ее осужденному.
– И было решено, я должен умереть. Осталось лишь решить: что будет вам за это? – пел он чуть слышно.
– Бенджамин… – дрожащим голосом произнесла я.
Впервые ступив на землю Аркадии два месяца назад, я и помыслить не могла, что дойдет до такого. Я читала отчеты миссионеров, отправившихся в другие страны, и знала об опасностях, об их мученичестве, но знание не дало мне никакого понимания. Чувствовали ли они то же самое, смело встречая свою судьбу? Ощущали ли такую же беспомощность, наблюдая собственную гибель от чумы и меча?
– Если Христос может искупить грехи мира, возможно, я смогу выкупить себе подобных, – сказал гном. – Я бывал на рынках. Все имеет свою цену.
– Эта цена очень высока.
– Так и случается в сказках, и я стану одной из них. В конце концов, фейри – это всего лишь сказки, – он улыбнулся, словно пошутив. – Расскажите мне историю, частью которой я стану. Историю нашего греха и нашего спасения.
Меня трясло. Я очень боялась, и это было заметно, но мистер Бенджамин ничего не сказал. Хотелось спросить, что же за грех скрывается в прошлом фейри, – или они на самом деле разделяют с нами проступки Евы?
Все отрывки были одинаково хороши, поэтому я прочла: «Бог един, един и посредник между Богом и человеком – этот Человек Иисус Христос. Он отдал Самого Себя как выкуп за всех людей, Он – свидетельство Бога миру, данное в свое время…»
[81] Мой голос наполнил часовню. И хотя это явно принесло гному утешение, я почувствовала себя еще более одинокой.
Многие вопросы, которыми мистер Бенджамин меня все время мучил, так и остались без ответа. Я чувствовала, что перед лицом жизни и смерти, перед лицом его мученичества они должны перестать иметь значение. Чувствовала, что его убежденность должна обновить мою собственную веру. Что при всех мелких, оторванных от реальности вопросах богословия я должна знать, что действительно истинно.
И все же это было не так. Тайны и вопросы лишь сильнее терзали мой разум, в холодном свете часовни их тяжесть была почти невыносима. Я не могла осознать, что греховно, а что нет. В конце концов, кровью Христа и был оплачен грех Евы.
Я так явственно читала в лице мистера Бенджамина пыл, с которым он верил. Гном больше не видел себя каменистой почвой. Его взвесили и не обнаружили слишком легким.
