– Но от Бледной Королевы по-прежнему ни слова, – добавил Лаон, тяжело опускаясь на мою кровать.
Я оторвала взгляд от вязания, которое распускала, и увидела, что пряжа у меня на коленях спуталась.
Он вздохнул. Впервые сильный, красивый брат Кэтрин Хелстон выглядел сломленным. Это было не просто поражение, это был раскол в его душе. Было больно видеть его таким. С той моей вспышки он так хорошо скрывал свои переживания, и чувство вины ужалило меня, словно потерянная и вновь найденная булавка, – внезапно, больно, до крови.
В тот миг я больше, чем по какой-либо иной причине, ненавидела себя за бессилие. Я ведь приехала в Аркадию, чтобы присмотреть за братом Кэтрин Хелстон, а теперь ему приходится ухаживать за мной.
– Не знаю, как долго придется ждать, прежде чем я напишу ей или… – Он замолчал. – Я не должен вести дела с другими правителями Аркадии, это лишь все усложнит, она примет такой поступок за предательство, но…
– Ты не уверен, что сможешь долго ждать?
Он молча кивнул.
Я сбросила пряжу на пол, обрекая ее на вечную путаницу, и обняла Лаона. От моего прикосновения он напрягся и посмотрел недоверчиво, а после неловко обнял меня в ответ. Прислонился головой к моему плечу. Наша близость причиняла мне боль.
– Зря ты это сделала. – Его дыхание касалось моей кожи, а голос был слишком хриплым и слабым, чтобы я могла разобрать слова. – Спасибо, но не надо было. Я очень благодарен. Просто…
– Не надо было что?
– Ариэль, – просто сказал он.
– Нет.
– Я мог бы…
– Пожалуйста, – перебила я, – не думаю, что вынесу, если ты скажешь это вслух. Она хотела доказать, что ты ничем не лучше ее, не лучше их всех. Хотела показать, что и святые способны согрешить. И я должна была тебя спасти, так что, пожалуйста, не нужно.
Он кивнул, не ответив.
Хотелось сжимать его в объятьях, пока наше дыхание не зазвучит в унисон, но этого не произошло.
– Кэти, Кэти!
В комнату ворвался брат Кэтрин Хелстон, глаза его слишком сильно сияли, а улыбка была слишком широкой. Я услышала ликующий и неистовый лай Диогена.
– Ты должна выглянуть в окно!
Мне не хотелось вскакивать. Я свернулась калачиком в кресле, накинув на себя шаль и покрывало. Передо мной лежал дневник Роша, но я его не читала.
– Не уверена, что хочу сейчас шевелиться, – пробормотала я и плотнее закуталась в шаль, пока разум лихорадочно искал отговорку. – Потом.
– Немедленно! – настаивал Лаон; от моего сопротивления его широкая улыбка ничуть не померкла.
Я покачала головой, пытаясь забраться поглубже в свое гнездышко.
– Ты должна это увидеть, Кэти.
– Надоедай кому-нибудь другому.
– Тут больше никого.
– Нет.
– Ну пожалуйста.
– Нет! – Я так укуталась в покрывало и шали, что почти укрылась с головой. – Я сплю.
– Не спишь, – ответил он, наклонившись к моему лицу, – ты же со мной разговариваешь.
– «Тогда спокойной ночи! Сто тысяч раз прощай»
[87].
– Ты не заставишь меня цитировать Шекспира, – он рассмеялся и кончиком пальца ласково постучал меня по носу.
От его неуместной веселости я нахмурилась.
И тут меня осенило. В первое Рождество после смерти Агнесс – сестры Кэтрин Хелстон – у нас случился почти такой же разговор. А этот был лишь отголоском тогдашнего ребячества.
– Я очень упрямый, – сказал брат Кэтрин Хелстон. – Ты же знаешь.
– Но это не всегда срабатывает.
Он вздохнул, поднялся на ноги и направился к двери, которая вела в пустоту.
– Нет! – Я вскочила на ноги, после стольких дней мрачных раздумий испугавшись самого худшего.
Он распахнул дверь.
– Что ты делаешь?
– Ты не желаешь двигаться, так что сможешь поглядеть со своего насеста. Если я открою дверь…
– Закрой. – Я оперлась рукой о столбик кровати, а голова все еще кружилась от нахлынувшей тревоги. Я зажмурилась, стараясь не обращать внимания на белые круги перед глазами. Должно быть, слишком поспешно вскочила. И только. – Я выгляну в окно.
Услышав, как засов скользнул на место, я вздохнула с облегчением.
– А ты не слишком пуглива?
Он улыбнулся нежной, усталой улыбкой и погладил меня по голове, точно щенка. Я подавила желание укусить его за руку и тяжело задышала, позволяя оттащить себя к окну.
Брат Кэтрин Хелстон распахнул ставни и указал наружу. Стену замка протаранил холм. Точно огромный кулак, он выпирал из земли, обрывистый и неожиданно высокий. Холм простирался во все стороны от той точки, где встретился со стеной, и из-за густого тумана на мгновение показался бесконечным.
Его склоны ощетинились густым покровом голых стеблей ежевики. Я протянула руку, но до кустов было не достать.
– Что… что это? – спросила я. – И как же я не заметила этот…
– Выброс на берег?
Я кивнула:
– Его.
– Ты же всегда крепко спишь, – ответил он. – Видывал я, как ты засыпала под шум грозы.
– Я не… – я прикусила язык. Не хотелось признаваться, как мало я сплю и ворочаюсь с боку на бок. И даже не кошмары отгоняли сон, а то, что он превратился в черное, лишенное сновидений оцепенение.
– Ты забиралась ко мне в постель, стоило загреметь грому. Я всегда был уверен, что это просто отговорка, до того быстро ты засыпала. Достаточно было прижаться ко мне.
– С тобой было тепло, – наполовину призналась я вполголоса, избегая его взгляда, – и твоя постель приятно пахла.
– Моя постель пахла мной.
Мой голос стал еще тише, а пальцы задрожали:
– Вот именно.
Он усмехнулся и снова посмотрел на холм:
– Так что же это, по-твоему?
Туман рассеялся, и я смогла разглядеть получше. Кусты ежевики оказались куда гуще, чем я полагала, под ними даже земли не было видно.
Прищурившись, я увидела вдали возвышенность, спуск и еще одну возвышенность. Поначалу невозможно было разобрать, что это такое. Особенно в тумане. Но затем все начало медленно проясняться. Это оказался раздвоенный плавник хвоста.
– Это… – сказала я с сомнением в голосе. – Думаешь, это морской кит?
Ответом стала легкая улыбка:
– Названный так потому, что в нем обитает море, а не из-за моря, в котором обитает он.
