Белые, похожие на ласточек рыбы парили в воде, хлопая широкими крыльями и взмахивая раздвоенными хвостами. Клювы этих странных созданий открывались и закрывались. Когда рыбы проносились мимо роз, клюв одной из них раскрылся так сильно, что вся голова превратилась в похожую на зонт зубастую пасть. Однако рыбка не стала есть розу, поэтому снова захлопнула клюв и поплыла дальше.
Снизу, из-под деревянных перекладин, на нас смотрели напоминавшие драгоценные камни глаза, лишенные радужки и зрачков, а затем, моргнув, исчезали.
Еще дальше я увидела в воде блики, похожие на подвижные созвездия. Сквозь них червем змеилось что-то черное, и едва оно проглотило мнимые звезды, эта часть воды погрузилась во мрак.
– А там не слова ли? – спросил брат Кэтрин Хелстон.
Проследив взглядом за его рукой, и я увидела линии, которые приняла за древесный узор на ребрах кита. Темно-синий и очень тонкий, он покрывал всю поверхность. И все же не расширялся, как я ожидала, линии все сильнее запутывались в маленькие узелки. Присмотревшись, я разглядела, что те образуют некие символы. И хотя линии некоторых из них обрывались, ошибиться было невозможно. Я много раз переписывала эти бессмысленные знаки.
Это был енохианский.
– Да, – ответила я. – Слова. Что-то вроде них.
– Можешь прочесть? – Брат Кэтрин Хелстон положил руку на влажное дерево. – Очень уж неразборчиво…
– Это по-енохиански. Я полагаю. Нашла этот язык в дневнике у Роша.
– Эта книга с каждой минутой становится все интереснее.
– Я же говорила.
Скалистый выступ расцвел кроваво-красной росой, затем каждая капелька, замерцав, исчезла. Вода кишела алыми и серебристыми рыбками, порхавшими между кораллов цвета кости. Из сердцевин этих мнимых костей вылезали щупальца и раздвоенными языками проносились в воде, ловя стремительных, похожих на слезинки рыбок.
Пара странных бледных рыб с огромными глазами, задыхаясь, лежала на илистом берегу. Утонченная красота хрупких плавников и хвостов на суше казалась несуразной.
– Должно быть, раньше воды было больше, – произнесла я, указывая на рыб.
– Они умирают.
– Здесь все умирает.
Я передала ему фонарь, присела на корточки и осторожно столкнула рыб в воду. Их великолепные плавники и хвосты тут же расправились. Под водой болезненная бледность стала невероятно прозрачной, мерцающей белизной, которая нимбом окружила чешуйчатые тела.
– Это… Вряд ли мы могли вообразить подобное. – Я улыбнулась, вспоминая наши детские выдумки. Страны, через которые пробирались наши исследователи, были всего лишь Йоркширом, только крупнее. Мы были такими простодушными созданиями, но теперь я гадала: а что, если недостаток воображения был признаком моей нереальности? Разве не всегда заводилой в наших играх был брат Кэтрин Хелстон?
– Довольно неприятно думать, что мы видим все это только потому, что кит мертв, – сказал тот.
– Чуть-чуть, – ответила я. – Хотя мы должны что-ни будь записать. Зарисовать его словами, если не картинками.
– Было бы похоже на воспоминания о путешествиях через Гаалдин и Заморну, которые мы рисовали.
– Земли, которые не думали когда-либо увидеть, – произнесла я с легкой тоской по нашим старым играм. – Как мы звали предводителя?
– Самый рослый и храбрый из всех оловянных солдатиков – это всегда-всегда Веллингтон, – немедленно ответил брат Кэтрин Хелстон.
– Я помню.
Он встал так близко, что я внезапно ощутила его присутствие. И забыла, почему так упорно сопротивлялась нашему влечению, забыла все причины, которыми объясняла себе это сопротивление.
Каждое воспоминание, кажется, неумолимо вело меня сюда, в то место, где я стояла перед ним – слишком близкая и слишком напуганная. Я не хотела давать имя этой страсти, не хотела ее признавать. И могла бы сойти в могилу, так и не осознав, почему всякий раз, видя брата Кэтрин Хелстон, испытываю боль. Могла бы прожить эту жизнь, ослепленная своей тоской и не чуткая к его тоске.
Могла бы.
– Итак, Иона, – криво улыбнулся он, – что ты думаешь о том, что мы здесь застряли?
– Должна ли я сознаться, что сожалею о сопротивлении неизбежному? – поддразнивая, отозвалась я.
Он просто был рядом, слишком близкий, слишком настоящий и слишком красивый.
– О чем ты? – спросил он.
И я не в первый и не в последний раз поцеловала брата Кэтрин Хелстон.
Глава 31. Слова в начале
В молодости Джейкоб Рош, по-видимому, отличался богохульным характером; и хотя иногда в юности он переживал серьезные впечатления, только в двадцать один год к нему пришло полное осознание ценности и любви Спасителя.
Джейкоб Рош отбыл в земли фейри, обычно называемые Эльфан или Аркадия, в 1839 году, еще до заключения договоров, которые должны были стать основой для отношений Империи с Аркадией. В результате большую часть жизни общение Роша с миссионерским обществом отличалось напряженностью, он часто действовал исключительно за пределами предоставленных полномочий. Такое необдуманное поведение, возможно, было отголоском или даже возвращением к его прежнему кощунству.
В конце 1840 года он основал миссию, якобы названную Гефсиманией. Весной 1842 года он вернулся в Англию и вскоре после этого женился на Элизабет Клей, которую в семье чаще называли Бета. Зимой того же года с молодой женой он вернулся в Аркадию.
Джейкоб Рош неустанно трудился, стараясь нести Благую весть жителям Аркадии и налаживать ценные связи с их правящими классами. Он умер 21 декабря 1843 года при неизвестных обстоятельствах.
Сборник его писем должен быть опубликован в следующем году.
Мэтью Уортингтон Коплстон и Маргарет Хейл. Деятельность протестантских миссионеров: со списком их публикаций и некрологами
Мы вернулись в мою комнату, и нам не терпелось приступить к описанию чудес внутри плетеного кита. Составить подобный перечень в одиночку казалось невыполнимо огромной задачей.
– Как думаешь, другие киты изнутри такие же? – поинтересовалась я.
– Почему бы и нет? – Брат Кэтрин Хелстон, вытащив блокнот, старался зарисовать увиденное.
– Ведь они похожи на острова, – рассуждала я, усаживаясь в кресло и жадно поглядывая на одеяла и мягкую постель, – а не все острова одинаковы. Повидимому, внутри у них есть другая рыба. Если ее можно назвать рыбой.
– Но они не похожи на острова. Наверное, их построили или изготовили. Надпись на ребрах – не может же она так расти… правда?
– Это Аркадия, – ответила я. – Кто знает, что здесь естественно?
– Но кто мог построить такую штуку?
– Не знаю, но она не более странная, чем другие штуки, которые мы видели.
