Именно в тот миг на меня снизошло осознание, словно в чистую воду капнули чернила. По воде растекались черные завитки знания. Со мной уже не шептались бесконечные мотыльки, все это поблекло и забылось. Куда более мирское знание поставило все на место.
Женщина в черном провела окровавленным пальцем по обнаженной впадинке на шее, размазывая по коже свежую кровь.
– Лаон, – я едва могла дышать, – я знаю.
– Знаешь? – он перевел взгляд на меня.
Я кивнула, в голове и на сердце сделалось тяжело. Пересохшие губы пытались подобрать слова.
Женщина в черном поправила брошь и направила булавку прямо себе на горло. Вместе со мной она выкрикнула:
– Это ад.
А потом нас охватило пламя.
Часть четвертая. Геенна
Глава 40. Пламя в кухне
На небе началась война. На одной стороне сражались Михаил и его ангелы, а на другой стороне воевал дракон со своими ангелами.
Но дракон оказался недостаточно силен, и он со своими ангелами потерял свое место на небесах.
Этот великий дракон – древний змей, которого называют дьяволом и сатаной; он, обольщающий весь мир, был вместе со своими ангелами сброшен на землю.
Откровение Иоанна 12:7–9
Он – мстительный Бог.
Моему первому и самому дорогому дитяти оторвали ноги, заставили ползать в грязи и прокляли есть прах до конца дней своих. А та тень Адама была названа сосудом для вынашивания детей и в наказание обречена на мучительные и жестокие роды.
Я милосердная Королева.
Детей, которые умрут, расплачиваясь за то, первое падение, я заменю. За любовь, которую мое дитя принесло ему, какой бы греховной та ни была в его глазах, я буду любить их обоих. Я принесу ей кукол из плоти, чтобы спасти ее от боли.
Перевод с енохианского, сделанный преподобным Лаоном Хелстоном и Кэтрин Хелстон
Комната, охваченная огнем, превратилась в бесконечный ад. Нас окружали пляшущие языки пламени.
Женщина в черном и кричала, и смеялась, ее слова сделались бессвязными.
От страха у меня сжалось горло. Вокруг оживали самые зловещие картины преисподней. Никакая разумная мысль не могла развеять огонь. Мы были отрезаны от божественного начала, и таким было истинное лицо Аркадии.
Кирпич и камень начали плавиться, сливаясь от жара воедино. Жидкое пламя, казалось, пронизывало сводчатый потолок и стекало вниз золотыми реками. Я услышала, как затрещали каменные плиты под нашими ногами, и подумала, что весь подвал превратился в одну сплошную печь.
– Кэти! – донесся сквозь треск огня крик Лаона.
Он был совсем недалеко, и мы, спотыкаясь, побрели навстречу друг другу. Наши пальцы переплелись, и я почувствовала его пульс рядом со своим.
Глаза слезились, холодные капли текли по лицу.
Холодные.
Лаон большим пальцем смахнул их с моих щек.
– Гейс, – прошептал он, – нам не могут причинить вред.
Хотя взгляд мне застилало алое пламя, а уши наполнял его рев, я не чувствовала жара. Кожа не покрылась рубцами, и не появился неприятный запах горящей плоти.
– Выходи, Саламандра! – яростно закричал Лаон. – Это можешь быть только ты.
Языки пламени слились в женщину со змеиным хвостом. Она словно вдыхала огонь, пока кухня не обрела свой прежний облик. Лицо Саламандры казалось черным фитильком свечи, обрамленным высоким белым воротником и окруженным ореолом белого пламени, переходящего в оранжевое.
– Есть и другие, кто знает этот фокус, – произнесла она, и голос ее прозвучал треском костра.
– П-пожалуй, – ответил Лаон, – но здесь не так уж много живых существ.
– Верно подмечено, – совершенно спокойно сказала Саламандра.
Ее глаза цвета угля блестели на черном как смоль лице. Она изучающе нас оглядела, прежде чем снова посмотреть на пленницу, которая уронила мою брошь. Женщина в черном лежала на полу скомканной кучей тряпья и ворковала со своей раненой рукой, укачивая ее на груди.
– Ты опять заупрямилась, – произнесла Саламандра и огорченно, и обвиняющее. Я заметила рубцы на ладони, оставшиеся на месте броши. То, что защищало женщину от огня, не смогло уберечь от этих ран. – Ты же знаешь, что после той неприятности с ножницами и булавками тебе запрещено давать острые вещи. Тебе надо было скорее это бросить. Знаешь ведь, напрямую мое пламя не может причинить тебе вреда.
Женщина в черном взглянула на Саламандру и зарычала. Когда фейри присела рядом, ее лицо исказила гримаса звериной ярости, а юбка растеклась вокруг, словно расплавленный воск. Женщина не позволяла осмотреть свою раненую руку.
– Принеси мне коробку, которая стоит рядом с корзиной для хлеба, хорошо? – попросила Саламандра, не сводя ласкового взгляда с пленницы. – Я тебе, Кэти.
– Почему ты ее здесь заточила? – потребовал ответа Лаон. Он путался в словах, пытаясь обрести хоть какое-то подобие контроля над происходящим.
– Это не тюрьма, – повысила голос Саламандра. У нее на коже вспыхнули язычки пламени, от кончиков пальцев по рукам расползались пепельно-белые чешуйки, пока она не стала такой, какой я впервые увидела ее в коридоре после возвращения Лаона. Казалось, чешуя сдерживала ее пламя. – И ваши вопросы могут еще немного подождать.
– Ты не можешь… – начал было Лаон, но я положила руку ему на плечо, покачала головой, и он не договорил.
Я отправилась выполнять просьбу. Мы могли потерпеть еще мгновение, а угроза, скрытая в огненном появлении Саламандры, от меня не ускользнула. Коробка пахла аптекой, не нужно было открывать крышку, чтобы понять, что в ней находится.
Саламандра смотрела на женщину в черном так, словно та – единственное по-настоящему важное существо во всем мире. И слова – умоляющие и ласковые – звучали только для нее, пока она не раскрыла ладонь и не показала фейри свой ожог. На него нанесли какой-то бальзам и перевязали. Женщина в черном жалобно заскулила и опустила голову на пол, а Саламандра продолжала успокаивающе бормотать.
– Это Элизабет Рош, известная когда-то как Бета Клей. – Саламандра поглаживала каштановые волосы женщины и не бросила на нас ни единого взгляда. – Разве она не прекрасна, как сама истина? Она приехала сюда со своим мужем, бессердечным человеком, который видел вполне ясно, чтобы разглядеть прекрасные трещины ее разума. Наверное, теперь ты можешь ее забрать.
– Что?
– Брошь. Тебе не следовало ее отдавать.
– Я… я думала, она собирается взломать замок…
Лаон поднял брошку и снова приколол ее к моему платью. Та на ощупь все еще оставалась теплой.
– Она пытается покончить с собой, – сказала Саламандра, не сводя глаз со спящей женщины, – но я ей не позволю. Она – слишком очаровательна, чтобы умереть. Когда-то я уже подвела одну удивительную женщину. И не подведу другую. Я давно ее останавливаю. Но мои глаза не могут быть повсюду.
