Белизариус стряхнул пылинки с вечернего костюма из шерстяной ткани. Ему предложили мужчину, женщину или интерсекса в качестве сопровождающего на этот вечер. И он выбрал привлекательную женщину в синем платье. Взявшись под руки, они вошли в первый зал.
– Бел! – прошептала она на французском-8.1. – Сколько лет! Как ты возмужал!
– Ты мне льстишь, Мадлен.
– Где ты был все это время?
– То тут, то там, – ответил он. – Сейчас покупаю предметы искусства Кукол в Свободном Городе.
– Правда? И как оно?
– Сама понимаешь, потрясающе.
Она игриво хлопнула его по руке.
– Тебе надо было почаще здесь появляться, повеселился бы.
– К сожалению, навык потерял, да и я здесь по делу.
Она закатила глаза.
– Не похоже это на прежнего Бела, которого я помню. До сих пор вспоминаю ту драку, которую ты и Уильям устроили в последнем зале у бара! Поверить не могла, что ты попытаешься…
– Это все в прошлом, – быстро сказал он. – Теперь я продаю и покупаю произведения искусства.
Она замедлила шаг, давая ему возможность глянуть на колесо рулетки. Белизариус покачал головой. Они пошли дальше под руку. Она взяла у проходящего официанта два бокала скотча – у настоящего официанта, живого человека. «Лануа» держали марку.
– Все это так скучно, – сказала она.
– Мадо, я всегда был скучным. А прошлое всегда кажется лучше, чем было на самом деле.
– Ха! В клубах тебя до сих пор вспоминают как волшебника, когда хотят повесить лапшу на уши.
– Лапша – она всегда лапша, Мадо.
Она рассмеялась.
– И по какому ты тут делу?
– Ищу врача по имени Антонио дель Касаль.
Мадлен оглядела зал, не переставая улыбаться, но блеск в ее глазах означал, что она включила поиск в имплантированной в сетчатку системе.
– Генетика? И что тебе от него надо? Поставить примочки или, наоборот, избавиться?
– Возможно, он знает кое-кого, кто желает купить предметы искусства.
– И ты ради этого до самого Сагенея летел?
– Тебя удивит, сколько есть людей, интересующихся искусством Кукол.
Она посмотрела ему в глаза. Ее собственные глаза были прекрасны, голубые, старого североевропейского вида, контрастирующие с кожей, почти такой же темной, как у него самого. В них мелькнул еле заметный огонек, она собирала информацию по искусству Кукол из сети. Нахмурилась.
– Фу.
Нахмурилась сильнее.
– Tabarnak!
[5] – выругалась она. – Что с ними не так? В смысле, за исключением очевидного.
– А им нужно что-то, за исключением очевидного?
– Похоже, нет.
Мадлен поежилась, и огонек в ее глазах исчез.
– Буэ. Так просто теперь не забудешь.
Она повела его через первый зал, мимо столов с рулеткой, крэпсом, блекджеком и баккара. Они подошли к лестнице. Тончайшая лоза обвивала узкий ствол дерева с гладкой корой, из которого через равные промежутки торчали прозрачные, как паутина, листья. Ступени выглядели такими хрупкими, что Белизариус ожидал, что они станут сгибаться под их весом, но Мадлен уверенно повела его вверх. По мере того как они наступали на ступени в виде листьев, те вспыхивали и гасли.
Мозг Белизариуса сразу же принялся рвать на части конструкцию лестницы. Растительные клетки, генномодифицированные, проращивающие внутри ствола и листьев углеродные нановолокна, усиливающие ксилему и флоэму до прочности стали. И внутриклеточные колонии биолюминесцентных бактерий, светящихся под давлением. Чудненько.
– Дель Касаль в комнате для игры в покер у мезонина, – сказала Мадлен.
Вдоль мезонина протекал неглубокий ручей, пузырясь на хрустальной поверхности. Над поверхностью выступали ступени из стекла и кварца. Пройдя по ним, они очутились в соединенных между собой комнатах с высокими потолками. Крыло, где играли в покер.
Белизариус оглядывал множество столов, за которыми играли в стад на пять и семь карт, дро и более экзотические игры. В каждом из трех залов по шестьдесят столов. Отрывистые, напряженные фразы пробудили в нем ностальгию. Ему многих довелось обыграть в этом казино.
Игры в казино не слишком-то изменились с конца девятнадцатого века. Технология изменила людей, но ничего не сделала с картами, лишь покрыла их защитными системами, блюдущими чистоту игры. Вероятно, в «Лануа» было больше решеток Фарадея, встроенных в стены, чем в Англо-Испанских Банках. В невидимой части спектра работали электромагнитные излучатели, создавая интерференцию, особенно в инфракрасной и ультрафиолетовой областях. Подобно бизнесу Кукол с транзитом грузов через их «червоточину», для казино честность игры была вопросом жизни и смерти.
– Он в третьем зале, – сказала Мадлен.
Там, где самые высокие ставки.
– Теперь тебе придется оставить меня, – сказал Белизариус.
Девушка разочарованно глянула на него.
– Мне необходимо некоторое время понаблюдать за ним, прежде чем разговаривать по делу.
Ее плечи поникли. Белизариус сунул ей в руки свой бокал и щедрые чаевые.
– Дай знать, если тебе еще что-то понадобится, – сказала она, улыбаясь не то чтобы невинно. – Ты мне нравишься взрослым, Бел.
– Обещаю.
Она рассмеялась очевидной лжи.
Миновав зал со средними ставками, Белизариус вошел в следующий, с самыми высокими.
Антонио дель Касаль сидел за столом, где играли дро в пять карт, глядя на розыгрыш. Подобно Белизариусу, его предки много поколений назад произошли из Колумбии. Однако в то время как в жилах предков Белизариуса столетиями текла афрокарибская и индейская кровь, дель Касаль унаследовал от предков светлую кожу колонизаторов, и лишь черные глаза и волосы выдавали небольшую примесь метисов.
Белизариус подошел к креслам на краю зала, поглядывая на играющих.
От карт исходило ощущение чистоты. Очевидная равномерность вероятностей была платонически девственна. Политика, насилие, человеческая глупость и богатство ничего не значили перед лицом вероятности. Так проявлялся в Белизариусе Homo quantus. Азартные игры были его родным домом.
А еще карты давали некое ощущение стабильности на протяжении долгих времен. К шестнадцатому веку в Европе уже были в ходу игральные карты, схожие с современными, а их современный канон, с четырьмя мастями по тринадцать карт в каждой, оформился в девятнадцатом. И после этого, подобно ящерицам и акулам, они отказывались эволюционировать, и не в силу своего очарования, а потому, что естественный отбор идеально адаптировал их к их социологической нише. Белизариусу было приятно являться частью чего-то стабильного, даже если она и существовала лишь в человеческом сознании.
