– Уильям? – спросила она, чувствуя, что это может оказаться для него слабым местом.
Бел отвернулся. Кивнул, не глядя на нее.
– Ты его оценил?
Бел вызывающе посмотрел на нее:
– И очень давно. Мы перестали работать вместе лишь потому, что я ушел.
– Он, похоже, самый хороший из всех, кто с нами. Самый мягкий.
– Он может и разозлиться – например, если ты разрываешь партнерские отношения потому, что он оказался не в состоянии провернуть свою часть аферы.
– И такое случилось? И теперь ты взял его в команду?
– Вероятно, он самый артистичный аферист из всех, кого я знал, однако десять лет назад я был другим человеком, как и он сам. Он поплыл. Стал неуверенным. Его голова была занята другим. А его ошибки могли стоить всего нам обоим.
– А теперь ты доверился ему, взвалив на него такую ношу? – спросила Кассандра. Она гнала от себя саму мысль о том, чтобы войти в Свободный Город Кукол в качестве Нумена, если хотя бы часть того, что рассказывают, – правда.
– Десять лет назад у него не было дочери. И десять лет назад он не умирал. Она центр всего для него, самое важное в его жизни, и именно поэтому он сделает свое дело.
На лице Бела было слишком много сигналов, чтобы разобрать их. Решимость. Печаль. Вина.
– Ты лгал Уильяму? – спросила она.
– Только когда это было необходимо.
Кассандра взмахнула руками и уронила голову на ладони.
– Меня тошнит ото всех этих манипуляций, Бел! Твоя жизнь пуста. Жизнь всех за пределами Гаррета пуста, – сказала она. – Бел, здесь нет ничего истинного. Ничего, имеющего постоянную ценность. Они борются за то, кто станет главным, у кого будет больше всего денег, а вопросы того, как живет космос вокруг них, остаются без ответа. Я здесь совсем недолго, а у меня внутри уже все зудит. Как ты смог выживать здесь двенадцать лет, не свихнувшись?
– Ты права, Касси. Мой мозг не утратил потребности в познании. Я не знаю, смогу ли и дальше выживать вдали от Гаррета. Большой мир мертв с точки зрения интеллекта. Пуст. Так что я просто сменил изучение одной сложной системы на другую. Я заменил научные и математические стимулы на интеллектуальную задачу осознания человеческого поведения и мошеннических схем.
– И это позволяет тебе жить? – с сомнением спросила Кассандра.
– Вопросы бихевиоризма потрясающе многовариантны.
– Но они не настоящие! Они не имеют значения! Ответ разнится от человека к человеку. Нельзя ничего обобщить, выразить графически.
– И именно поэтому я смог прожить годы, терпя тягу войти в фугу, – умоляюще прошептал Бел.
Кассандра внезапно ощутила, что смягчается и жалеет его. Мысль о том, что он оставил науку ради изучения людей, стала куда понятнее, когда она увидела, как он боится состояния фуги. Виновато подумала о том, что несколько недель назад сказала Иеканджика в столовой, как Бел едва не умер в состоянии фуги. Тогда Кассандра подумала, что Бел обманывал майора.
– Мы прокляты, Касси, точно так же, как Дворняги и Куклы.
– Мы совсем не такие, как они.
– Наши генетики встроили в нас новый вид голода, Касси. Дворняги умрут, если будут лишены давления воды их океана. Куклы умрут, если окажутся слишком далеко от Нуменов. А что нужно нам, Касси, ты знаешь.
Болезненное, тошнотворное ощущение отсутствия достаточной интеллектуальной стимуляции. Удушающее. Будто воздуха не хватает.
– Это делает нас чем-то большим, Бел. Мы учимся. Мы растем.
– Нет, Касси. Они дали нам иной способ быть несчастными. Так нечестно. Жизнь и так тяжела. Никто нас не спрашивал, хотим ли мы нести на себе еще и это.
– Я тоскую по дому, – сказала Кассандра.
– Дом там, где твой разум. А очень скоро ты увидишь столько, что твой мозг будет полон.
Она отвернулась. Иногда в глазах Бела был такой же жар, как у Иеканджики. У него хватило духа, чтобы покинуть Гаррет, хватило духа, чтобы жить среди чужих. Она так не сможет. Когда все это закончится, она со всех ног побежит домой. Однако пока что она выжила. Быть может, она выносливее, чем думала.
– Бел, как ты думаешь, ты сможешь когда-нибудь вернуться домой? – спросила она.
– Я не знаю.
– Неужели здесь лучше? – спросила Кассандра, обводя рукой старые пластиковые и металлические панели крохотной кухни.
– Я улетел не потому, что мне стало бы комфортнее в большом мире. Вовсе нет. Здесь слишком много внешних стимулов. Слишком мало красоты. Людям плевать на те вещи, на которые не плевать мне. И зачем? Ты хочешь, чтобы я вернулся?
Он выглядел застенчиво, неуверенно, но в его глазах была отчаянная надежда.
– Ты не разбил мне сердце, когда улетел, Бел. Но почти сделал это.
– Ты покончила с этим?
– Рана давно превратилась в шрам.
– А я себе сердце разбил, улетая.
– И ты покончил с этим?
– Рана давно превратилась в шрам.
– Не думаю, Бел, что когда-нибудь смогу понять, почему ты улетел. Нутром.
– Достаточно ли этого, чтобы принять меня?
– Для этого мне нужно доверие.
Бел кивнул, но на его лице все еще читались уязвимость и уныние.
– Бел, я не пытаюсь заставить тебя стыдиться себя.
– Знаю.
Он улыбнулся. И с ее груди будто часть груза сняли, но потом она поняла, что это лишь ложь, ложь для того, чтобы ей было лучше, что всего лишь месяц назад она бы и не различила настоящую улыбку и поддельную.
43
В пентхаусе зазвучали сигналы тревоги от системы контроля давления. Замигали лампы. Зазвучали вызовы по внутренней связи. Мари вздохнула. Подошла к стене и ткнула пальцем в аудиосистему.
– Почему меня побеспокоили? – возмущенно спросила она, стараясь говорить на приличном французском-8.1.
– Наши извинения, мэм, – ответили ей. – Система подала сигнал тревоги. Мы хотели убедиться в том, что вы в безопасности.
– Я в полной безопасности. Здесь нет абсолютно ничего опасного, помимо моего темперамента. Вы себе представляете, сколько я плачу за то, чтобы меня не беспокоили?
– Мы полностью понимаем вас, мэм, однако полицейское управление «Гранд Крестон» послало вниз группу, чтобы убедиться, что все в порядке.
– Вы послали сюда полицию?
– Они прибудут лишь для того, чтобы убедиться в вашей безопасности. Вместе с ними прибудет ремонтная бригада, чтобы сделать все необходимое ради безопасности, вашей и остальных гостей.
– Слушай меня, Кукла, – сказала Мари. – У меня тут очень важные чины из Конгрегации. Мы выбрали это место для дипломатических переговоров на очень щекотливые темы с нацией, которую я не имею права называть. Если ваши ребята здесь что-то увидят, вы ввяжете Теократию в международный инцидент и очень, очень о том пожалеете.
